развлекали в больших театрах города Тосканини, Павлова и лучшие голоса из Ла Скала.14 Говорили, что улицы были настолько чистыми, что с них можно было есть еду, чего в наше время точно не попробуешь.
Конечно, космополитичная Александрия не была всей Александрией, и жизнь элиты, о которой пойдет речь ниже, не была жизнью большинства греков, итальянцев, евреев и коптов, живших на северном берегу города. На картах конца XIX века южный фланг длинного и узкого города обозначался как Ville arabe, но он не сильно вторгался в жизнь александрийского среднего класса, разве что предоставлял поваров, горничных и водителей трамваев. Европейцы составляли всего 15 процентов населения, хотя именно они обладали большей частью экономической власти. В 1927 году в городе проживало около 49 000 греков, 37 000 из которых имели греческое гражданство, 24 000 итальянцев и 4 700 мальтийцев. С различными национальностями соседствовали 25 000 евреев (почти 5000 с итальянскими паспортами, хотя многие оставались лицами без гражданства); многие греки также имели негреческие паспорта, будь то киприоты (что делало их британцами) или родосцы (что делало их итальянцами), или, даже после 1923 года, турецкие подданные.15 Большинство влиятельных мусульманских семей, включая королевскую семью, происходили из Турции, Албании, Сирии или Ливана. Как и в Салониках и Смирне, французы добились больших успехов, хотя Египет находился под протекторатом Великобритании. Один александрийский изгнанник признался, что его познания в арабском языке ограничивались меню и газетными заголовками: "Я всегда считал английский и французский своими родными языками". Его жена рассказала другую историю: "Моя мать была полностью франкофонией, а отец говорил только по-итальянски. Я не знаю, как они понимали друг друга, но они понимали".16 Знание арабского языка было полезно в основном для общения со слугами. В эпоху растущего национализма это неприятие любой "восточной" идентичности в конечном итоге окажется фатальным для выживания этих сообществ.
Беллетризованные мемуары Андре Акимана о жизни в Александрии показывают направление мышления многих александрийцев. Семья Акимана приехала из Константинополя в 1905 году, но его дядя Вили привязался и к Александрии, и к Европе:
Как и большинство мужчин, родившихся в Турции в конце века, Вили пренебрегал всем, что имело отношение к османской культуре, и жаждал Запада. В конце концов он стал "итальянцем" так, как это сделало большинство евреев в Турции: заявив о своих родовых связях с Ливорно, портовым городом близ Пизы, где в XVI веке поселились беглые евреи из Испании.17
Архитектор Лориа любил одевать себя и свою семью в черные рубашки фашистов; он также был благотворителем Александрийской синагоги. Самой влиятельной еврейской семьей была семья барона Феликса де Менаше, носившего австрийский императорский титул, хотя его дед, родившийся в Каире, приобрел свое богатство, став банкиром хедива Исмаила; ко времени Феликса не только банковское дело, но и торговля с Триестом поддерживали состояние этой блистательной семьи. Он основал школы и больницы и даже создал собственную синагогу и кладбище, поскольку рассорился с руководителями новой синагоги на улице Неби Даниэль. Хотя он вел светскую жизнь, в которой соблюдение еврейских обрядов не имело большого значения, он был глубоко расстроен, когда узнал, что его сын Жан, учившийся в Париже, был крещен католиком. Хуже того, в его глазах сын вступил в доминиканский орден и приехал в Александрию, чтобы проповедовать. Феликс де Менаше был близким другом сионистского лидера Хаима Вейцмана, который посетил город в марте 1918 года и остановился во внушительной резиденции Менаше. Интересно, что барон Феликс использовал свои контакты с арабами в Палестине, чтобы попытаться заключить двустороннее соглашение между евреями и арабами о будущем Палестины, но британцы, которые теперь отвечали за Палестину, не были заинтересованы в этом.18
Эти связи послужили источником вдохновения для описания Лоренсом Дареллом огромного богатства александрийского банкира Нессима, которого он изобразил скорее коптом, чем евреем. Дарелл написал первый том своего "Александрийского квартета" в Беллапаисе, на Кипре, в начале 1950-х годов, но он поддерживал тесные связи с александрийскими евреями через свою вторую жену, Еву Коэн, и еще больше через свою третью жену, Клод Винсендон, которая была внучкой Феликса де Менаше19 .19 Менасцы общались с другой знатной семьей, Зогебами, христианами-мелькитами из Сирии, членами общины, в которую входили многие преуспевающие торговцы шелком, древесиной, фруктами и табаком.20 Невозможно было сравнить мещанскую жизнь левантинцев из Смирны с поистине величественным стилем Менасесов и их сверстников, тем более что александрийская элита пользовалась вниманием короля и, в частности, Омара Туссуна, члена королевской семьи, которым очень восхищались и который понимал, как важно общаться с различными общинами Александрии. Его можно было встретить раздающим призы в еврейской школе или детям александрийской элиты в колледже Виктории, который был создан по образцу английской государственной (то есть частной) школы. Он был почетным президентом Коптского археологического общества и пожертвовал значительную сумму на строительство коптской больницы. В то же время он проявлял большой интерес к местной экономике, прилагая все усилия для стабилизации цен на хлопок.21
Повседневная жизнь иностранных общин вращалась вокруг торговли и кофейных домов, среди которых самыми известными были греческие, в частности кафе Паструдис. В этих кафе можно было встретить представителей греческой интеллигенции, самым известным из которых был поэт Кавафи.22 Английский романист Э. М. Форстер, который провел в городе большую часть Первой мировой войны (влюбившись в арабского кондуктора трамвая), распространил информацию о поэзии Кавафи за пределами Александрии, а сам поэт снова и снова возвращался к теме своего родного города. Проблема заключалась в том, что его мысли постоянно возвращались именно к древней Александрии, а не к современному городу, который не имел для него особой привлекательности.23 Александрия, из всех портовых городов восточного Средиземноморья, меньше всего пострадала от политических перемен, последовавших за падением Османов, поскольку своим возрождением она была обязана иностранным поселенцам, привлеченным инициативами хедивов, а не султанов.
III
Александрия была заново отстроенным городом, а неподалеку возник новый, в Палестине. Там британцы оказались в совершенно иной политической обстановке, чем в Египте. Арабское восстание во время Первой мировой войны, отчасти поддержанное Т. Э. Лоуренсом, принесло Великобритании ценных союзников в борьбе с турками; одновременно сионистские требования о создании еврейской родины привели к росту напряженности между евреями и арабами в Палестине, особенно после того, как британское правительство выразило свою симпатию к идее еврейского национального дома в Декларации Бальфура 1917 года. Еврейские чаяния выражались в идее возвращения на землю, когда идеалистически настроенные поселенцы из Центральной и Восточной Европы создавали сельскохозяйственные поселения - движение кибуцев стремилось вывезти евреев из городов на
