Вскоре, правда, я снова увидел его, но гораздо выше. Он был вне досягаемости. Вытягивая шею, медведь поглядывал, иду ли я. Я полез было за ним, но он взбирался куда быстрее, тем более что под глубоким снегом было немало трещин, в которые я проваливался выше пояса. В конце концов пришлось спуститься на фьордовый лед. Некоторое время спустя медведь показался под отвесным утесом, от которого круто шла вниз каменистая россыпь. Он стал осторожно пробираться среди камней.
Я опасался, что зверь уляжется где-нибудь в таком месте, куда нам не добраться, и хотя расстояние было велико, решил выстрелить, чтобы заставить его скатиться вниз. С виду он держался наверху не особенно крепко. Под скалою дул сильный ветер, и было видно, как при особенно сильных шквалах медведю приходилось ложиться на брюхо и цепляться когтями за лед; притом он мог орудовать только тремя лапами: правая передняя была у него прострелена.
Я присел за большой камень у нижнего края россыпи, прицелился хорошенько и выстрелил. Пуля ударилась в снег под самым медведем; попала она в него или нет, я не знаю, но только в ту же самую минуту он подскочил и хотел перепрыгнуть через сугроб, но поскользнулся и покатился вниз. Несколько раз он безуспешно пытался вцепиться в лед когтями. Наконец ему удалось-таки стать на лапы, и он начал снова понемногу карабкаться вверх.
Тем временем я успел вложить новый патрон. Расстояние между мной и медведем теперь уменьшилось; я выстрелил. Зверь постоял одно мгновение спокойно, потом скользнул вниз и покатился кувырком по снегу, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Я подумал было, что так, чего доброго, он наскочит прямо на меня, но утешил себя тем, что камень, за которым я стоял, держался прочно. Присев на корточки, я мигом вложил в ствол новый патрон. Медведь докатился до россыпи и шумно помчался дальше, вместе с камнями и комьями снега, подпрыгивая после каждого нового толчка все выше.
Странно было видеть это огромное белое тело, летящее по воздуху, словно полено. Наконец, подпрыгнув особенно высоко, он ударился о большой камень и растянулся возле него. Что-то громко хрустнуло, и вот он лежит возле меня. Две-три судороги – и все было кончено. Медведь оказался необычайно крупным самцом с великолепным густым мехом. Такую шкуру не худо было бы привезти домой. Но самым лучшим было обилие в этой туше сала.
Ветер, все крепчавший, к этому времени задул с такой силой, что мог бы свалить человека, если бы застал его врасплох. Однако было так тепло, что на ветер можно было не обращать внимания. Освежевать медведя было бы нетрудно, если бы он, на беду, не завалился в яму: вытянуть такую тяжесть одному было не под силу. К счастью, вскоре подоспел Иохансен, и мы, разрубив медведя на части, стащили его на лед и погрузили на нарты.
Но отъехав немного, мы убедились, что нам не свезти всего медведя за один раз – ветер с силой дул навстречу, а путь был не близкий. Пришлось сложить половину мяса в кучу на льду и покрыть его шкурой, чтобы прийти за ним дня через два. Даже налегке и то было трудно пробиваться вперед в темноте, против ветра, и лишь поздней ночью добрались мы к дому. Но зато как славно было в тот вечер растянуться в спальном мешке и поужинать свежим мясом и горячим супом!»
Этим медведем мы питались в течение 6 недель.
«Иохансен сегодня часов в шесть утра видел якобы миллионы люриков, летевших к проливу. Позже, когда мы вышли часа в два дня, птичьи стаи непрерывной цепью одна за другою летели над морем, и так продолжалось до самого вечера. Я видел также двух чистиков (Uria grylle), пролетевших над нами. Это были первые виденные нами чистики[378]».
«Четверг, 2 апреля. Когда я проснулся часов в 8 вечера (в этот день наше «утро» пришлось на вечер), мы услыхали, что снаружи у хижины бродит какой-то зверь и что-то гложет. Мы не обратили на это никакого внимания, полагая, что по обыкновению на крышу за куском мяса взобрался песец. Правда, шум был, пожалуй, сильнее того, что производил песец, уже ставший для нас привычным. Но все же он был не настолько силен, как мы могли ожидать от медведя. Мы не учли, что снег теперь не такой холодный и не так сильно хрустит, как зимой.
Позднее Иохансен вышел, чтобы посмотреть на термометр, и только тогда обнаружилось, что тут побывал медведь. Он пришел со льда, взобрался по косогору на холм, все время держась против ветра, и обошел кругом хижины. По-видимому, ему не понравились медвежьи остовы, и он не решился пробраться мимо них на крышу за моржовым салом. Он довольно долго стоял у входа в хижину и против трубы, принюхиваясь к живительному запаху жареного сала и живого человеческого мяса, потом стащил и отволок подальше одну из моржовых шкур и соскреб с нее сало.
Затем он пошел по нашим следам от хижины до того места, где мы берем соленую воду, и оттуда пустился снова по льду, пока не почуял запах моржовых остатков и направился к ним. В этот-то момент и увидел его Иохансен. Медведь раскапывал моржовые отбросы. Так как мое ружье было не совсем в порядке, я схватил ружье Иохансена и пошел один. Медведь был настолько занят обгладыванием и облизыванием моржовины, что я подошел к нему сзади вплотную, без каких-либо особых предосторожностей. Мне захотелось посмотреть, насколько близко смогу я к нему подойти таким образом, и я все шел да шел на него.
И только, когда я приблизился к нему настолько, что почти мог дотянуться до него дулом ружья, он услыхал наконец мои шаги, оглянулся и поглядел на меня удивленно-вызывающе. Вместо приветствия я послал ему в морду пулю. Он мотнул головой, чихнул и закашлял кровью, потом круто повернулся и галопом побежал от меня. Я хотел перезарядить ружье, но патрон заело, и мне пришлось выковыривать его ножом.
Пока я занимался этим, медведь остановился, повел носом в мою сторону, злобно захрапел, как бы собираясь броситься на меня, потом залез на лежавшую неподалеку глыбу льда и, вытянув шею по направлению ко мне, принял оборонительную позу. Кровь ручьем струилась у него изо рта и из носа. Пуля прошла ему через голову, не задев мозга. Наконец мне удалось вложить новый патрон. Но в медведя пришлось выпустить пять зарядов; после каждого выстрела он падал навзничь и подымался снова. Я не привык к мушке на ружье Иохансена и целился слишком высоко. Наконец, рассердившись, я бросился к медведю и покончил с ним выстрелом в упор».
Теперь у нас стали накапливаться довольно приличные запасы сала и мяса для предстоявшего путешествия. Занялись приготовлениями к походу. Дел было много. Предстояло сшить новую одежду из шерстяных одеял, починить и привести в порядок «ветряную» одежду, сделать подметки к комагам, сшить из медвежьей шкуры носки и рукавицы, наконец, изготовить легкий и удобный спальный мешок, опять же из медвежьей шкуры. На все это требовалось время, и мы прилежно работали иглой с раннего утра до позднего вечера. Наша хижина внезапно превратилась в настоящую сапожную и портняжную мастерскую.
