насчет своих новых приобретений. Там в одном ежегоднике коллекционеров натолкнулся в разделе новостей на такое сообщение: «В известном собрании профессора Желоховского появилась еще одна редкость: стофранковая купюра княжества Андорра 1853 года, известная под названием „Инфанта и паж“. Купюра за номером 00386 отличается превосходной сохранностью» Смотрю на свою — тот же номер! Понимаете, что это значит? Купюра была у профессора, и об этом весь мир знает, а то, что она у меня и как она ко мне попала, это уж никому не известно! Черт его знает, а вдруг ее у него сперли? В мире коллекционеров всякое бывает, могут и посадить. Скажем, тебе продали картину, а ты вдруг узнаешь, что за год до того она висела на стене в Третьяковке, — как, весело будет?
Я, понятное дело, перетрухал, потом стал осторожно действовать. Узнал, что профессор Желоховский — историк, разыскал окольными путями его адрес и отправился. Решил так: скажусь коллекционером, попрошу разрешения посмотреть его собрание, а в удобный момент спрошу про «Инфанту», — мол, читал о ней, хотелось бы увидеть. А там, если что, — верну ему купюру, пропади она пропадом, свобода — она дороже, верно?
Открыла мне женщина — старая, но молодится, вся в креме, подмазана, волосы крашеные. Судя по всему, жена старика. «Можно, говорю, видеть профессора?» Она внимательно меня разглядывает, спрашивает, кто я буду. Называю себя, объясняю, зачем пришел. «Пройдемте, говорит, в кабинет». В кабинет — так в кабинет. Сели. Она молчит. Я тоже. Оглядываюсь, жду профессора. Тут старуха и говорит: «Мой муж скончался два года назад, вы, конечно, этого не знали». Вот и представьте мое положение: к покойнику пришел в гости. Вскочил, стал извиняться, а она: «Ничего, ничего. Коллекцию могу вам показать, он любил, когда его собранием интересовались». Я, натурально, благодарю, отказываюсь, — вам это тяжело будет, говорю, — но она взяла с полки альбомы, раскрыла. Смотрю, ахаю, цокаю языком и стараюсь показать, что смыслю в этом деле: называю даты, страны, лупу из кармана вытащил, пинцет. Это на нее впечатление произвело. «Вы, я вижу, знающий коллекционер, говорит. Посоветуйте, что мне сделать с коллекцией». Тут я целую речь произнес. И сказал так: вы ее продайте. Главное, ни в коем случае не отдавайте в музей или в библиотеку. Музей, скорее всего, выберет из коллекции кое-что, заплатит мало, а в библиотеках никто в этих делах не разбирается, там все растащат без присмотра. Лучше продайте хорошему коллекционеру. Хотя, говорю, вы зря начали распродавать по частям, нельзя разъединять такое собрание. «Как? — удивляется. — Я ничего не продавала, муж запретил мне это делать.» — «Простите, говорю, а где же тогда „Инфанта и паж“?» Ловко это у меня получилось, а? — «Ах, вот вы о чем! Это очень неприятная для меня история. Но чтобы у вас не было впечатления, что я действительно плохо распорядилась после смерти мужа… Прошу вас, молодой человек, пройдемте в столовую, я приготовлю кофе, и мы спокойно поговорим». Чувствую, и старухе от меня что-то нужно. Пьем, значит, кофе, и вот что она рассказывает.
За старым профессором — чистая душа, сизый голубочек — стала бегать студентка. Студентку профессорша, понятное дело, поносила, как могла, но сущность была такая: студентка притворялась, что влюблена в профессора, и влюбляла его в себя. Она разыгрывала всю комедию только для того, чтобы опозорить заслуженного, уважаемого пожилого человека. Представляете, говорила старуха, что было бы, если бы он на старости лет бросил жену ради этой вертихвостки? Ей нужно было после окончания университета остаться в Москве, она хотела воспользоваться его именем, чтобы сделать легкую карьеру в науке. Она не из тех женщин, как я, кто мог бы принести в жертву все — и молодость, и здоровье, и успех — ради близкого человека. Она бы его убила… И, конечно, сердечные приступы у него участились по ее вине.
Ну, Бог с ней, со старухой, если все пересказывать — это тоска будет, я сам с трудом слушал, что она несла. Но мне-то ясно было одно: и что девка на самом деле была влюблена, и что профессор ее любил — уж как там он ее любил, платонически или натурально, — это я не знаю. Короче, что же с купюрой. За студенткой ухаживали многие — и университетские, и еще, через студентов института международных отношений, познакомилась она с молодыми дипломатами. С кем там она спала, неизвестно, — старуха говорила, что девица спала со всеми подряд, — и у них у всех она просила одно: чтобы вместо обычных любовных подношений ей разыскивали старые банкноты. Как она сама рассказала, «инфанту» ей подарил французский или итальянский атташе, которого она обворожила на каком-то приеме. Все свои приобретения девчонка тащила профессору, а тот радовался, как ребенок, когда появлялось что-то интересное. А от «инфанты» старик и вовсе с ума спятил, и если бы жена не открыла ему глаза и не сказала, что за каждую бумажку его подруга, которая во внучки ему годится, спит всякий раз с другим мужиком, то неизвестно, чем бы все кончилось. Был большой скандал, девчонка рыдала, старик потребовал от нее клятвы верности, и надо же — эта лицемерка сказала, что если он хочет, она в знак любви достанет яд и покончит с собой, прямо как Джульетта. Бедняга-профессор так был ею обманут, что захотел присоединиться к ней, как Ромео, а ее, свою жену, впервые в жизни назвал ведьмой.
Тут, как я догадываюсь, старика и хватил последний сердечный приступ. Он прожил четыре дня после приступа и успел жене дать всякие распоряжения насчет своих трудов, его научной библиотеки и также насчет коллекции. Он велел коллекцию отдать какому-нибудь собирателю. «Видите, молодой человек, — сказала старуха, — вы как будто слово в слово повторили то, что он говорил мне про музеи и библиотеки. И еще он не велел отдавать коллекцию старикам — „волкам“, как он их называл. Эти люди, по его словам, заражены стяжательством. И им, как и ему, все равно осталось мало жить, и, значит, коллекция тоже долго не просуществует». Тут старуха замолчала и как-то странно посмотрела на меня. Я согласился, что все это очень разумно, а потом напомнил ей: где же все-таки «Инфанта и паж»? — «Ах да, забыла сказать: профессор велел все те купюры, которые дарила ему эта женщина, вернуть ей. Он держал их отдельно от остального собрания. И я выполнила его волю — я швырнула ей этот пакет, когда она осмелилась приблизиться к его смертному одру. И
