Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 181
инстинктивно накрывается дурацким колпаком». Но у Рязанова это делается не только инстинктивно. Для какой-нибудь выходки по своему вкусу этот «серьезный исследователь», как он любит называть себя и людей себе подобных, готов прибегнуть к неуклюжим подлогам. Чтобы обрушить на меня в своем памфлете несколько плохих острот, он взваливает на меня ответственность за несколько статей, которые Боркгейм напечатал летом 1869 г. против Бакунина в газете Zukunft, издававшейся Гвидо Вейсом. И вот Рязанов приводит одну из моих цитат, где я говорю, что в молодые годы принадлежал к составу редакции Zukunft, причем там же я указывал, что временем моего вступления в редакцию был январь 1870 г. Эту дату Рязанов преспокойно бросает в корзину и высасывает у себя из пальца утверждение, будто я 25 июня 1869 г. уже опубликовал статью в Zukunft. Таким образом, расчистив для себя почву путем маленькой утайки и маленького подлога, он затем смело издевается над «зеленым юнцом», роль которого я будто бы играл в редакции Zukunft, хотя летом 1869 г. я не имел еще никаких, даже самых отдаленных, отношений к этой редакции. И эти шутовские выходки, которых устыдилась бы даже всякая буржуазная газета, по отношению к социал-демократическим писателям Каутский, не глядя, принимает в Neue Zeit, одним из самых деятельных сотрудников которого я состоял в течение двадцати лет.
Но обратимся к обвинениям этих Цицеронов против Катилины! Уже на первой странице меня обвиняют в том, что в своей рецензии на Брупбахера нагромоздил «самые гнилые товары» и вызвал опасность того, «что под социал-демократическим флагом будут контрабандой провезены в партийную литературу все те обвинения, которые прежде выставлялись анархистами против Энгельса и Маркса, Бебеля и Либкнехта, обвинения в мании клеветничества, бессовестной лживости, подлогах, утайках, в неслыханных извращениях нравственного чувства». Если на первой странице памфлета эта опасность еще только «угрожает», то на второй странице она уже наступила, и оказывается, что я «осыпал великих мертвецов морально приукрашенной и фарисейски прикрытой бранью». Самым страшным моим преступлением является то, что я отказываю Марксу, этому величайшему мыслителю современного рабочего движения, в признании и вместо него хочу объявить истинным спасителем Бакунина или, говоря звоном шутовских погремушек самого Рязанова, хочу представить «Маркса Клавдием, Бакунина отцом Гамлета, германскую социал-демократию королевой, а Меринга Гамлетом, который снова желает уговорить ее, чтобы она отбросила от себя худшую половину и с тем большей чистотой продолжала жить другой половиной». С этой трагической высоты Рязанов затем опять спускается в более знакомую ему область клоунских шуток и упрекает меня в том, что я пресмыкаюсь перед «тошнотворной» болтовней Брупбахера и Гильома о том, что Марксов Интернационал был лишь оболочкой, «за которой скрывалась нечестивая шайка бессовестных и нравственно притупленных иезуитов».
Впрочем, Рязанов указывает на два смягчающих мою вину обстоятельства: во-первых, на мое грандиозное невежество, на «поверхностное знакомство с предметом, полное незнание литературы предмета, поскольку она издана не по-немецки» и, во-вторых, на угрызения совести, которые угнетают меня, так как я еще больше оклеветал Бакунина, чем Утин и его сотоварищи. Это последнее утверждение Рязанов смог обосновать тоже только на искажении цитаты. Он умалчивает о том, что я в одном из цитируемых им мест моей «Истории социал-демократической партии» защищал Бакунина от обвинений в том, что он ополчился против Маркса из чисто личных оснований, и что я объяснял анархические теории Бакунина самым ходом его образования и жизни; но зато Рязанов печатает курсивом мое дальнейшее замечание, само по себе правильное, что в борьбе Бакунина с Марксом некоторую роль играли личная гордость и личное соперничество. Теперь я охотно отказываюсь от этого замечания после появления всех новых материалов о Бакунине; но Рязанов совершенно неправильно предполагает, что я ради этого, к успокоению своей совести, готов возвести Бакунина на место первого духовного вождя социализма. И если он думает, что это мое замечание — самый злой из наветов, возведенных на Бакунина, то Рязанов или не знает своих любимцев Боркгейма и Утина, чего, однако, нельзя предположить у такого «серьезного исследователя», или же он не в своем уме.
Уже этого всего достаточно, чтобы служить доказательством, что я столь же гожусь быть биографом Маркса, как осел играть па гитаре. Так ли это в действительности — пусть читатель судит, бросив взгляд на тринадцатую и четырнадцатую главы. Обе эти главы являются подробным и обоснованным развитием тех беглых очерков, которые я набросал в краткой рецензии на книгу Брупбахера. В глазах марксовского поповства является неискупимым преступлением, во-первых, то, что, выполняя долг историка, я выслушал, в споре между Марксом и Лассалем, не только марксистских, но и бакунинских свидетелей, а во-вторых, то, что я, как то является обязанностью каждого историка-марксиста, смотрел на историю Интернационала не как на трагикомедию, в которой ничтожный интриган низвергает беспорочного героя, а как на великое историческое явление, начало и конец которого могут быть объяснены только великими же историческими причинами.
Но довольно о марксовском поповстве, которое сам Каутский достаточно ярко характеризировал своей флюгерской политикой 4 августа 1914 г. и своим пресловутым открытием, что Интернационал, «в сущности, орудие мирного времени» и «совершенно непригоден для войны».
Последнее десятилетие. Lafargue, Persönliche Erinnerungen an Karl Marx // Neue Zeit, 91, 10; Marx, Programmbrief // Neue Zeit 91, 561. Подобное же письмо Энгельса в книге Bebel, Aus meinem Leben, 21, 318: Steklow, Die bakunistische Internationale nach dem Haager Kongress // Neue Zeit, Ergänzungsheft 18. Мнение Маркса о восточной войне см. в переписке с Зорге и в приложении к книге Liebknecht, Zur orientalischen Frage, Leipzig, 1878. Относительно споров в первые годы действия закона о социалистах см. переписку с Зорге и Bebel, Aus meinem Leben. Последнее письмо жены Макса см. в переписке с Зорге, 151. О последней болезни, смерти и погребении Маркса см. переписку с Зорге, 186 и в Züricher Sozialdemokrat от 22 марта 1883 г.
Примечания
1
Работать для прусского короля (фр.).
2
В Англии вывеской частных ссудных касс служат три золотых шара — герб старинных итальянских ростовщиков. (Примеч. пер.)
3
Класс, наиболее обремененный трудом и нуждой (фр.).
Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 181
