Рейхель из общения с экс-кайзером вынес впечатление, что тот изменился — стал более склонен к всепрощению, учету мнения других, менее резок, чем раньше, хотя некоторая горечь в мыслях и словах его осталась. Она отразилась и в последнем замечании насчет Швейцарии: Вильгельм сам много раз выражал желание именно там провести остаток своих дней. Беседы между Вильгельмом и его будущим биографом проходили в кабинете. Порой к ним присоединялась Эрмина. Часто вспыхивали споры и даже конфликты, кончавшиеся холодным прощанием; правда, охлаждение длилось недолго, и Рейхель получал вежливое приглашение отобедать или прогуляться и продолжить диалог. После выхода книги Рейхеля (она была издана в Швейцарии) Вильгельм отозвался о ней положительно, хотя и без особого восторга, — как о непредвзятой попытке изобразить его жизненный путь в контексте времени и обстоятельств, которые люди сами не выбирают.
Рейхель узнал от Вильгельма немного нового. Бывший кайзер по-прежнему плохо отзывался о Бисмарке и его семействе: померанская деревенщина, слуги открывали бутылки, зажав их между коленями, хозяин дома кормил псов со своей тарелки, они дожевывали свои куски прямо на ковре. «Подумать только, назавтра мне могли подать еду на этой же самой тарелке!» Он заступился за Эйленбурга — несколько более открыто, чем осмеливался на это раньше: «Одна из самых симпатичных фигур, которые я когда-либо встречал… Не герой, не гений, но, признавая это, я совсем не хочу создать впечатления, что я как-то отстраняюсь от него. Он был моим другом и таковым навсегда останется в моей памяти!» Вильгельм занял уклончивую позицию при обсуждении щекотливой темы постигших Эйленбурга злоключений: «Верны или неверны некоторые из выдвинутых против него обвинений — не мне решать». Порой он позволял себе быть более откровенным. 2 сентября 1927 он прямо заявил, что его друг Фили «пал жертвой судебной расправы, которую учинили над ним Гольштейн, Гарден и международное еврейство, — это был первый удар по монархии, увертюра к революции».
Тон его высказываний о Максе Баденском стал более умеренным, но суть их не изменилась. По его мнению, канцлер вел циничную игру: убеждал Вильгельма, что преисполнен решимости сохранить рейх, и в то же время все больше отстранял его от процесса принятия политических решений. Санкционированная им отмена цензуры фактически бросила Вильгельма на съедение шакалам пера. Когда же речь пошла об отречении, он не поддержал Вильгельма и, напротив, упорно требовал от него добровольно сложить корону. В целом он охарактеризовал своего последнего канцлера как пешку в руках Шейдемана, который превратил его в «могильщика империи».
Со временем Вильгельм стал менее словоохотливым, но в целом он сохранил живой темперамент, и его нетрудно было «завести». Гостей он принимал, как правило, за чашкой чая, к которому подавалось скромное угощение — вишневый джем и тосты. Лишь немногие избранные удостаивались приглашения отобедать или побеседовать один на один в кабинете. Меню снова было урезано: первое, второе и десерт, белое и красное вино на выбор. Кофе можно было выпить уже после окончания трапезы, не за столом. Одевался Вильгельм всегда одинаково: серый костюм с золотой заколкой в галстуке и миниатюрной копией ордена «За заслуги» в петлице.
Регулярный характер приняла публикация его «научных докладов». В 1936 году немецкий читатель получил возможность прочесть нечто новое все о той же Медузе-Горгоне. Эта «антитеза прекрасному облику греческого божества» сохраняла для него какую-то странную притягательную силу. Он упомянул о том, что его адъютанты в свое время изготовили гигантский трехметровый макет этой самой Горгоны, но предпочел умолчать о том, что они с этим макетом сотворили (как мы помним, они предали его огню, отпраздновав таким образом конец занудных дискуссий на темы древней истории).
В мае 1938 года в Доорне состоялось бракосочетание официального наследника престола — Людвига Фердинанда, Лулу, с российской великой княгиней. На церемонию собралось всего сорок четыре высоких гостя. Нацистские правители Германии давно уж прекратили обхаживать бывшего кайзера и его родственников; в июне принц Эйтель получил отказ на свою просьбу организовать празднества по случаю 250-летия Первого пехотного полка. В апреле 1939 года в своем поместье был арестован сын Эрмины Фердинанд — за непочтительные слова, сказанные по поводу «движения». Только один Ауви оставался верным своим нацистским убеждениям.
Между тем вышла в свет книга Джорджа Вирека «Кайзер перед судом». Она была написана в форме протокола воображаемого процесса над Вильгельмом II. Подсудимый успешно опровергал выдвинутые против него обвинения. Большая проблема для Вирека состояла в том, чтобы найти достаточно солидную личность, которая написала бы предисловие к его крайне апологетическому сочинению. Он обратился к Ллойд-Джорджу, который из ярого германофоба, призывавшего «повесить кайзера», превратился в сторонника политики умиротворения нацистской Германии; тот, однако, отказался от такой чести. Следующей кандидатурой стал бывший американский посол в Берлине Джерард, который заявил как-то, что с кайзером «обошлись несправедливо». И здесь не сложилось. В конце концов эту миссию взял на себя известный драматург Джордж Бернард Шоу. Самому Вильгельму, кстати, книга Вирека не особенно понравилась — пролистав несколько страниц, он передал ее супруге. Во время последней беседы с Рейхелем он охарактеризовал ее как «забавную» — не более того.
Шоу оценил ее содержание куда как выше, выразив попутно полное согласие с основными тезисами этого труда. По его словам, «в целом образ Вильгельма выглядит вполне неплохо, если учесть, что речь идет о человеке, который по прихоти природы был обречен на то, чтобы играть роль не только крайне трудную, но и во многих отношениях иллюзорную, роль, которую вообще никто на его месте не смог бы сыграть». Шоу выразил мнение, что Вильгельм вполне может претендовать на признание в качестве «самого разумного деятеля из всех тех, кто сидел в правительственных кабинетах в 1914 году». Вильгельма должна была, без сомнения, порадовать характеристика, данная в этом предисловии ненавистному ему министру иностранных дел Великобритании: «В любой стране, населенной здравомыслящими гражданами, Грею не доверили бы никакой, даже самой незначительной должности на государственной службе — после его потворства и одобрения зверской расправы в Деншаваи, после того, как много раз доказал, что органически неспособен сказать ни слова правды по какому-либо политическому вопросу, поскольку просто не знал, в чем она, эта правда, состоит. Он был круглым невеждой в политике; возможно, его мозги годились, чтобы стать естествоиспытателем, но никак не для того, чтобы быть государственным деятелем».
Что касается оценки личности самого Вильгельма, то тут великий драматург переходил на весьма и весьма комплиментарный тон: «Императора, которого ранее превратили в идола, столь же легко сделали козлом отпущения… По поводу отъезда в Голландию ему нет нужды оправдываться — он поступил ничуть не хуже, чем Луи Наполеон, удалившийся в Чизлхерст… Он проявил прекрасный образец здравого смысла, и это был счастливый конец для монарха, который отнюдь не заслужил иного, менее счастливого конца».
Сам Вильгельм в том же, 1938 году опубликовал очередное свое сочинение под названием «Монархия в древней Месопотамии». Тема выросла из дискуссий в «Доорнском исследовательском обществе», однако в ее раскрытие Вильгельм высказал несколько мыслей, которые могли интерпретироваться как уроки истории для современности. Правители Месопотамии, констатировал автор, считали себя «слугами бога», однако капитализм и коррупция обрекли Шумер на гибель. Роковую роль сыграли в этом семиты Аккада, которые ставили авторитет власти выше авторитета права. Хаммурапи он сравнил с Фридрихом Вильгельмом I. С приходом индогерманских ариев, утверждал Вильгельм, возникло понятие Верховного главнокомандующего. Он провел смелую аналогию между мировой империей месопотамских правителей и теократическим государством Карла Великого. В судьбе последнего роковую роль, по его мнению, сыграли папы: они отняли у императора Священной Римской империи функции ее духовного руководителя. Все возродилось при прусских королях; особая заслуга принадлежит в этом отношении отцу Фридриха Великого: у него было чувство ответственности, он был за правовое государство.
