Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 210
— Карту, переснятую из книжки, у которой тираж сто тысяч.
— Да. Цель отчаянного злодейства бандитской шайки.
— Люба ее срочно везла к своим бандитам, вероятно…
— И считала, что добыла главный приз. Цель всей охоты. Отыскала великий клад прямо на поверхности стеллажа!
— Вот уж точно нашла топор под лавкой.
— Что?
— Ничего. Это из Эдгара По. Эх, метнуть бы в самих в них этот самый топор. Или томагавк. В этих самых Любу и Николая.
Виктор волнуется, кипит. Машина тем временем порыкивает в пробке. Музей скоро закроют… Надо надеяться, что Стелла, раз обещала, подождет.
— Понимаю! Она меня активно не пускала во Франкфурт. Виктор! Ну не пускала меня Люба во Франкфурт, это я еще могу понять. Но ребенка украсть?
— Да не исключено, не крала она. Может, только хотела ценнейшую карту дружкам доставить, а потом тихо и мирно ехать к твоим родителям в Турин.
— Слишком ты хорошего о Любе мнения!
— Кстати, при большой фантазии можно вообразить, что, получив карту, бандиты могли бы решить Мирей из заточения мирно отпустить.
— Отпустят они! Если она их видела в лицо — не уйдет живая.
— Бог с тобой, бог с тобой, что же ты такое говоришь, Нати.
— Да. Подумать только. Люба ведь даже рассказывала мне… в первый, кажется, месяц… что-то про бабульку, которая бредила сокровищами, закопанными под землей. Ну так как она про всех работодателей без зазрения совести рассказывает, я и не вслушивалась. Люба бесконечно что-то тарахтит. То про вареники, то про таможенные пошлины.
— Невероятно. Мы-то думали на болгар. И на Контору, что якобы она нас отпугивала от ватрухинской сделки. И на Хомнюка, что якобы он нас допугивал до оболенской сделки. И на нацистских преступников, возвращающихся на место злодеяния. А это наша собственная прислуга Люба с гастарбайтером-ножеметателем.
— Ну, стронутся они когда-нибудь с места или нет, дебилы. Не хватало этого тупого регулировщика. Гляди, куда он машет… Куда заворачивать-то?
Звонок Ульриха, продумавшего положение и поднакопившего идей.
— Знаешь, Виктор, по поводу пятой версии… Похоже на правду. В послевоенные времена по всему миру и вправду делались захоронки.
— Да, Ульрих. Я в курсе.
— Вот. А теперь они торгуют картинами и мелкой пластикой и прикармливают подпольных дилеров. На востоке Европы много неправедно забогатевших толстосумов. Их как раз интересуют подобные предметы. На них работает целая индустрия — грабители, поддельщики, антиквары, скупщики краденого и, что характерно, копатели. Калининградская область стала Меккой копателей. Чем лучше, если подумать, Саксония?
— Тем, что это Германия. В ней нет российского бардака.
— Нет, представь, орудуют и в Восточной Германии. Ищут в окопах немецкие блямбы. На нацистскую символику возник ажиотажный спрос после объединения страны. На Западе всю эту романтику вытравливали пятьдесят лет. А на Востоке она сохранилась. В руинах возятся диггеры. Торопятся: намоленные нацистские места теперь полюбили покупать и реставрировать богатые люди, тем самым перекрывая диггерам вход. Вот у меня выписано. «Я знаю о работе диггеров в подземельях Калининграда. Существовала легенда, будто Калининград стоит на подземном городе, в котором были спрятаны немецкие заводы, выпускавшие танки и самолеты. Перед приходом русских этот город был якобы затоплен водой. Откачать воду русские вроде бы не смогли, не разобрались в системе шлюзов».
— Ульрих, что ты там бормочешь? Откуда читаешь? Это из области анекдотов.
— Да, я что-то не ту вырезку взял. Согласен, собачий бред. Кто писал, не имел представления о войне.
— А кто писал?
— Не знаю. Но вижу комментарий: «Самый именитый исследователь кенигсбергских казематов военный инженер Авенир Овсянов авторитетно полагает, что слухи о подземном городе преувеличены».
— Авторитетно полагает, мудрец.
— Их знаешь сколько, психов? Один искал еврейское серебро в Кенигсберге, другой перелопатил пол-России, гонялся за золотом Наполеона, какие-то восемьдесят тонн награбленного золота «на старой Смоленской дороге, в треугольнике между Смоленском, Ельней и Калугой». Он строил всю теорию на анализе гравюры, где был изображен казначей французской армии, ответственный за перевоз золота. И этот расшифровщик нашел в гравюре тайные знаки, по типу «пряжка с левой стороны на шляпе, если перевернуть шляпу, укажет место захоронения клада…».
— Классические одержимцы.
— Я просто хочу предупредить, Виктор… Опасно с ними, ты помни. Они знаешь сколько людей из-за несуществующей Янтарной комнаты поубивали.
— Кстати, Ульрих, а что они могут делать с этими сокровищами, если даже, предположим, найдут? Их же легально продать невозможно.
— Невозможно, а пытаются. Недавно русские продавали Рубенса его же законным владельцам за семьдесят пять миллионов долларов.
— Я что-то слышал…
— Да было во всех газетах. Стой, Виктор, к делу ближе. Я всегда удерживал тебя от обращения к Левкасу. Но твой Бэр с ним общается. Бэр сейчас в Москве. А Левкасовы возможности, учитывая рост коррупции в эти годы, стали, думаю, безграничны. И злодейская его воля велика.
— Извини, я должен тебя прервать, Ульрих. Я категорически не буду иметь дела с Левкасом. Ни для какой пользы, ни при каких условиях. Причины я объясню, когда мы с тобой повидаемся. А сейчас извини, слышу — кто-то звонит. Думаю, из Москвы Бэр.
Бэр, ощущается, раздражен.
Тон такой, что только слушать и успокаивать.
Сперва о Яковлеве. Сегодня, в день похорон, новый поворот. Не дали ему места на Новодевичьем. Похоронили на Троекуровском. Без военного караула. Караул был импровизированный, из коллег и друзей. В нем и Бэр находился, зажатый, как Христос, между Швыдким и Сеславинским, в веселеньком пиджачке в зелено-голубую клетку, к своему потрясению не нашедший в чемодане черного костюма.
Многие задавали вопросы: почему маленький зал, почему так. Для человека такого ранга, как Александр Николаевич, народа было, конечно, мало. Зато фээсбэшников вокруг во всех скверах было больше, чем на деревьях птиц.
Панихида чуть не переросла в митинг. Говорили, что это человек, подаривший России демократию. Юрий Черниченко выступал о «плутнях новых президентов», а Гарри Каспаров извинялся перед покойным, что новая Россия не такая, как тот мечтал.
Бэр переобщался со всеми.
— В частности, в ваших интересах, Зиман. И на похоронах, и потом пришлось претерпеть в каком-то зале стоячий прием с окнами на Кремль. Удивительно невкусно.
Виктор воочию вообразил. Спаржа белесая, будто консервированная. Волокнистый тунец из банки. Резиновые анемичные креветки. Луковые колечки, которые непривычные иностранцы хватают с лету, думая, это фенхель, а потом стоят с вытаращенными глазами и разинув рот. Ко всем тарелкам прилагается изузоренный, будто для Хеллоуина, лимон, но никому не приходит в голову поставить подносики для огрызков и объедков.
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 210
