утверждение деятеля прогрессивного блока Шульгина, что колебания правительства в ту или другую сторону неизбежно влекли к «сепаратному миру». Не так ли думал, в конце концов, колеблющийся в своих решениях монарх?
По словам Протопопова, Царь в беседах с ним не раз высказывал сомнение «насчет крайне правой политики, вместит или не вместит ее страна». Ни у Н. Маклакова, ни у Протопопова, поскольку речь шла о роспуске Думы, колебаний, по-видимому, не было. Маклаков был уверен, что «страна совсем не выражается в настроениях, которые всегда набегали в Петроград». Что же касается Протопопова, то ведь недаром он переслал в Царское Село Вырубовой для передачи «Государю и Государыне» полученную им в конце января записку от небезызвестного железнодорожника Орлова, прежнего соратника Пуришкевича, состоявшего тогда председателем «Главного Совета Отечественного Патриотического Союза» в Москве; в записке доказывалось, что «революции из-за Думы теперь не может быть, ибо она для корней народа звук пустой»577. «Государь, запугиваний не бойся, осуществить их не удастся, – вторил из Астрахани Тиханович (телеграмма 20 февраля). Простой народ и армия останутся с тобою и поплатятся сами запугиватели, лишь окружи себя верными людьми и верными любимыми войсками и военачальниками… и в Ставке, и дома, и в дороге».
Императрица всецело разделяла подобный взгляд. Петербургское общество в ее представлении – «гнилое болото», а Дума почти «дом умалишенных». За подлинное мнение «народа» А. Ф. принимала телеграммы «Союза русского народа» (свидетельство Волконского578). «Я знаю слишком хорошо, как “ревущие толпы” ведут себя, когда ты близко» – писала А. Ф. 22 февраля, убеждая Царя «скорее» вернуться в Царское из Ставки. – Я понимаю, куда призывает долг – как раз теперь ты гораздо нужнее здесь, чем там… Твоя жена – твой оплот – неизменно на страже в тылу. Правда, она немного может сделать, но все хорошие люди знают, что она всегда твоя стойкая опора. Глаза мои болят от слез…» А. Ф. вся сказалась в этом письме: «Кажется, дела поправляются. Только… будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту – дай им почувствовать крепкий твой кулак. Они сами просят об этом – сколь многие недавно говорили мне: “нам нужен кнут”. Это странно, но такова славянская натура – величайшая твердость, жестокость даже и – горячая любовь… Ребенок, обожающий своего отца, все же должен бояться разгневать, огорчить и ослушаться его! Надо играть поводами: ослабить их, подтянуть, но пусть всегда чувствуется властная рука… Мягкость одну они не понимают».
К сожалению, для тех февральских дней, когда Н. Маклакову было поручено составить проект манифеста, мы не имеем комментариев в виде интимной переписки царской супружеской четы. Из отметок гофм. Нарышкиной (дневник 8 февраля) «мы знаем, что Царь считал, что нет никакой возможности жить в мире с Думой и что ее надо сжать “в кулак”», и тем не менее нет основания считать, что инициатива «государственного переворота» – возвращение к «самодержавному строю», – в данном случае принадлежала самому Монарху и вызвала появление на сцену людей, «с восторгом» схватившихся «за этот самоубийственный план» (воспоминания Маклакова-депутата). Во всяком случае, вопрос о роспуске Думы вовсе не был вопросом уже разрешенным, как это представлялось и Керенскому, – и тем более для осуществления воображаемого плана Протопопова о сепаратном мире, Протопопова, который возомнил себя «Бисмарком и грозит всем железным кулаком». Гораздо вероятнее предположение самого Протопопова, что приказ о роспуске «едва ли последовал» – положение в стране все же требовало «опоры на Думу». Этого требовала «война и отношения к союзникам»579. В конце концов «они» – насколько дело касалось самого Царя – не были так уверены, что «сила за ними, и надо всю страну сжать в кулак», как уверяла жена Родзянко в переписке с Юсуповой. Даже А. Ф. при всей своей ненависти к оппозиционной Думе, при всех своих напористых требованиях отсрочек созыва Думы и кратковременных ее сессий, фактически ни разу не ставила в письмах ребром вопрос о «роспуске» Думы в смысле изменения ее «конституции».
IV. Канун революции
1. В Государственной Думе
Факт, что Дума собралась 14 февраля, сам по себе является отчетливым пояснением к установленному выше положению. Мы ничем не можем подтвердить ходившие накануне созыва Думы слухи, что «Голицын уходит… и Н. Маклакова назначают премьером». («Ce sera le comble», – писала Родзянко, сообщая своей корреспондентке почти достоверные сведения.)
Настроения в Думе не оправдали опасения одних и надежды других. То, что ожидалось, очень ярко и, как всегда, чрезвычайно преувеличенно изобразили докладные записки Департамента полиции «накануне» открытия Гос. Думы. «Если и сейчас еще находятся депутаты, предлагающие повторить второе издание “выборгского воззвания”580, – говорится в одной из них, – то большинство стоит против подобной “комедии” и выражает свою задачу в определенной форме, ясной для всех: “Гос. Дума бессильна бороться с правительством, которое может ее ежедневно распустить до конца войны и тем самым лишить страну представительства. В этой слабости скрыта и сила Думы: бессильная изменить политическое положение и свергнуть “министерство народного недоверия”, Гос. Дума станет всесильной с момента роспуска – ее разгон вызовет революцию или заставит правительство через несколько недель вернуть Думу и согласиться на все ее требования, или обречь страну на анархию, в которой должен неминуемо погибнуть существующий политический строй”. Подобная точка зрения усвоена многими депутатами, предлагающими “не щадить Думу…” В ответ на молчание Таврического дворца заговорит вся Россия: если Дума будет распущена за то, что она требует уничтожения злоупотреблений, суда над изменниками и сторонниками позорного мира, то вся Россия станет на ее защиту…» «Кроме слухов о возможности всеобщей забастовки, – продолжает записка, – в обществе усиленно циркулируют слухи о возможности проявления террора… Поэтому слухи о том, что за убийством Распутина – “этой первой ласточки террора” начнутся другие “акты”, заслуживают самого глубокого внимания. Нет в Петрограде в настоящее время семьи так называемого “интеллигентного обывателя”, где “шепотком” не говорилось бы о том, что “скоро, наверно”, прикончат того или иного из представителей правящей власти…» «В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, открыто и свободно раздаются речи… заставляющие верить утверждениям, что высокий порыв
