В полевых столкновениях рогатки также широко использовались. Возможно, самым известным случаем для русской армии был Прутский поход, где их несли по флангам армии на марше, а затем огородили ими лагерь и засыпали землей, образовав непреодолимый для нападавших турок бруствер[2053].
Шведская полевая тактика основывалась на стремительном натиске и потому в нее не вписывалось употребление рогаток. Союзники же, напротив, склонялись к оборонительной доктрине. Так, в сражении при Клишове 1702 г. саксонская и польская пехота выставила рогатки перед своим строем от края до края[2054]. В ходе сражения полки вышли из-за ограды и двинулись в наступление, после чего возвратились и, прикрываясь рогатками, отстреливались от наседающих шведов [2055]. В другом крупном сражении, проигранном польско-саксонско-русскими войсками при Фрауштате в 1706 г., союзники снова применили рогатки, на этот раз усовершенствованные («перед всем фронтом рогатки кинуты, такожде на брусьях нарочно уготовленные острые ножи ввернуты были» [2056]).
Помимо рогаток, подвижным ограждением для пехоты могли служить обозные телеги. Составленные вместе в единую линию обороны повозки в западном военном лексиконе назывались вагенбургом, однако к началу XVIII в. европейцы уже предпочитали ретраншементы, и отмечали, что вагенбурги в те годы были в ходу уже лишь у турок, поляков, венгров и татар [2057]. В русских войсках XVI–XVII вв. был свой опыт применения подобных укреплений на поле боя. Это были «гуляй-города», где прикрытием выступали подвижные деревянные щиты и просто телеги многочисленного обоза.
История Северной войны содержит немного примеров боевого применения вагенбургов. Отчасти сложность выявления таких эпизодов возникает из-за терминов «обоз» и «табор», которые относились к армейскому траспорту, но могли обозначать просто военный лагерь, не обязательно укрепленный повозками. Например, в 1710 г. царь написал «пункты командирам», содержащие инструкцию о поведении войск на походе и на стоянке, причем табор упоминается в значении регулярного военного лагеря [2058]. Двумя годами позднее был издан практически идентичный текст пунктов, и в нем слово «табор» во многих местах хуже заменено немецким и сегодня более для нас привычным словом «лагерь»[2059].
Поэтому возможно, что покинутый шведами в бою на р. Тоене в Ингерманландии в 1702 г. «табор», о котором сообщал царю П.М. Апраксин, был просто лагерем, а не вагенбургом [2060]. Но достоверно известно, что шведам довелось обороняться в вагенбурге в октябре 1708 г. В сражении при Лесной «летучий корпус» Петра напал на шведский корпус генерала Левенгаупта, конвоировавший большой обоз с боеприпасами и продовольствием для королевской армии. Еще в начале сражения, опасаясь нападения в лесу, обозную колонну было решено перестроить в вагенбург, и выполнением этого приказа занялся лейтенант Берг: «Я приказал переставить частью запряженные, частью не запряженные повозки с середины [дороги] к краям леса вплотную друг к другу» [2061]. Позднее в ходе сражения шведские части были сбиты с поля и к ночи закрепились в своем вагенбурге.
Про петровскую армию мы знаем, что на Пруте внутри ретраншемента как последний рубеж обороны начали возводить не пригодившийся в итоге «окоп для обоза» – было велено телеги «здвинуть и землею как возможно окопать» [2062]. И, пожалуй, самое подробное и удивительно «выпуклое» и динамичное описание боя за русский мобильный лагерь приведено Адлерфельдом, когда он повествует о сражении при Салатах 18 марта 1703 г. между русско-литовским и шведско-литовским отрядами. Обоз русских и литовских войск был превращен в вагенбург – телеги составили кругом, внутри поставили пушки, а снаружи – рогатки. Оборону этого стоящего на возвышении лагеря взяли на себя стрелецкие полки полковников Михаила Ивановича Протопопова и Ивана Константиновича Нечаева. Шведы заранее знали, что стрельцы были старой и опытной пехотой, одной из лучших у царя, и что они храбро сражались в последнюю войну с турками. Подойдя к русской позиции на расстояние пушечного выстрела, шведский командующий полковник граф Адам Людвиг Левенгаупт отдал приказ атаковать русский ретраншемент. «Поскольку их [русских] было очень много, они вели ужасный огонь, но без успеха; большинство их выстрелов перелетало через шведов, которые поднимались по склону. Наш огонь, напротив, наносил большой урон и редкий выстрел не находил цель; наша пехота, наконец прорвавшись к ретраншементу, начала страшное избиение, несмотря на решительное сопротивление русских, которые, видя свою погибель, бились прикладами мушкетов, алебардами и пиками, и наконец бросились под телеги, где продолжали отчаянно защищаться. Теперь очень пригодились длинные пики нашей пехоты, и русские, видя полную невозможность дальнейшего сопротивления, пустились наутек к задней части своего ретраншемента и бежали в великом смятении…»[2063]. Если принять рассказ за достоверный, то он наглядно показывает, что старая тактика, примененная старыми полками, была не эффективна против энергичного и смелого противника. Впрочем, европейские пехотинцы (саксонцы и датчане), как мы видели, также часто прибегали к защите рогаток в поле и с тем же успехом.
Засеки
Помимо земляных валов, рогаток и телег у войск Петровской эпохи было еще одно сравнительно простое средство преградить дорогу неприятелю. По-видимому, без преувеличения можно сказать, что непроходимые завалы в лесу использовались людьми для защиты издревле и везде. На Руси с ее огромными лесными просторами «засечные черты» возвоздили на южных и юго-восточных окраинах для защиты от татарских набегов. В XVI в. на их основе была реализована масштабная программа – «Большая засечная черта», включавшая не только устройство засек большой протяженности, но также сооружение валов, рвов и частоколов, строительство крепостиц и городков, организацию пограничной и засечной стражи. В XVII в. по мере отодвижения границы с «Диким полем» на юг возводились новые рубежи[2064]. Из источников той эпохи можно узнать, что представляла собой засека. Чтобы замаскировать завал, лес начинали рубить не у опушки, а в чаще. Деревья толщиной не менее 15 см подсекали на высоте человеческого роста так, чтобы комель оставался лежать на пне, а верхушки ложились на землю в сторону противника («к полю»). Упавшие, часто одно поверх другого, деревья очищали от тонких веток, толстые сучья обрубали и заостряли; верхушки могли прибивать к земле кольями. Преодолеть, растащить и прорубить такой завал было практически невозможно (по крайней мере, в разумные сроки), а выжигать – небезопасно и для нападавших [2065]. В европейском военном лексиконе засеки были известны под термином abatis (от Abbatis dArbres – завал из деревьев, фр.)[2066].
