требовалось Риму. Между прочим, это подтверждается фактом полной аннексии Римом Осроены и, возможно, Хатры. Эти царства теперь были ему не нужны, поскольку граница отодвигалась на восток и уже там создавались новые лимитрофы.
Ординарными консулами следующего 217 года года были назначены Гай Бруттий Презент и Тит Мессий Экстрикат.
Презент происходил из луканского патрицианского рода Бруттиев. Его прадедом был друг императора Адриана и двукратный консул Гай Бруттий Презент, дедом, также двукратный консул Гай Бруттий Презент, ставший сватом Марка Аврелия и тестем Коммода, отцом консул 187 года Луций Бруттий Квинций Криспин, брат императрицы Бруттии Криспины. Между прочим, несмотря на то, что Бруттия Криспина как раз в том 187 году, была обвинена Коммодом в прелюбодеянии и отправлена в ссылку на остров Капри, а в 191 году казнена, карьера её брата не прервалась. Сам будущий консул 217 года родился в первые годы правления Коммода, со 199 года входил в состав жреческой коллегии палатинских салиев, а в 217 году достиг звания ординарного консула. Его родной младший брат Гай Бруттий Криспин стал консулом 224 года. Сыном Презента, по всей видимости, был консул 246 года Гай Бруттий Презент. Перед нами семья, в течении полутора сотен лет занимавшая высшие посты в Империи, породнившаяся с императорской фамилией и спокойно пережившая правление нескольких династий.
Тит Мессий Экстрикат происходил из всаднического сословия. Карьера его практически неизвестна. По всей видимости, он был юридическим советником Септимия Севера. Вероятно, именно он же был префектом анноны в 210 году. Мессий определённо был другом Каракаллы и возможно, примерным ровесником его. Именно Каракалла, сразу же после прихода к власти, возвёл Экстриката в сенаторский ранг в 211 году. После того как Экстрикат стал претором и включен в состав сената, ему, очевидно, было поручено командование легионом (212–214 гг.), но каким именно, неизвестно. В 215 году он стал комитом императора в Восточном походе и в 217 году занял должность ординарного консула.
Дион Кассий в своей манере пишет (79.1.1–12.4), что армия Каракаллы, зимовавшая в Эдессе и её окрестностях, была сильно разложена большой добычей и подачками императора, прощавшего солдатам всё, включая издевательства над осроенцами, на квартирах которых многие римляне жили (видимо, гвардейцы). Поэтому, дескать, воины не хотели продолжения войны. А сам Каракалла, поэтому, якобы скрыл от своих воинов тот факт, что разгневанные парфяне и мидяне собирают большое войско в горах за Тигром.
Дион мелочится, довольно глупо обвиняя Каракаллу в том, что он якобы больше не мог выносить большой жар или вес доспехов, и поэтому начал носить льняной македонский панцирь. Поскольку сам Дион подтверждает, что зимовал тогда с императором в Эдессе и видел всё собственными глазами, он добавляет даже такие детали, как расцветка этих панцирей Каракаллы. Они были либо пурпурными, либо с белой полосой посередине, либо наоборот белые с пурпурной полосой.
Тут же сенатор и историк указывает, что на той зимовке Каракалла, в основном, носил германскую одежду и обувь. Геродиан добавляет также, что он накладывал себе светлые волосы и зачесывал их по-германски [Геродиан. История императорской власти после Марка IV. 7. 3].
И опять Дион глупит, косвенно высмеивая Каракаллу за то, что он заставил своих солдат в Осроене носить тот самый германский шерстяной плащ, от которого получил прозвище.
Ненависть Диона, видимо, объясняется тем, что Каракалла и той зимой продолжал выискивать среди сенаторов своих врагов, арестовывая и пытая их рабов, слуг и друзей, а также с помощью астрологии. Правда, ни о каких репрессиях в то время нам не известно, да и сам Дион уцелел, несмотря на ненависть к императору. Зато мы понимаем, что Каракалла беспокоился не зря, заговор против него существовал и скоро был реализован. Что еще более важно, на основании заявления Диона становится ясно, что Каракалла понимал или знал, что существует заговор с целью его убийства.
Так что, по большей части, рассказ Диона не соответствует действительности. Собственный же текст Диона о действиях Каракаллы противоречит его враждебной критике. Так, он упоминает о том (79.4.1), что Каракалла готовился вести войну против парфян (он ни в коем случае не был напуган). Утверждения Диона о мнимом нежелании солдат сражаться, также противоречат его собственной версии событий. Солдаты прекрасно понимали, что им придется сражаться с парфянами в 217 году и Каракалла готовился к этой кампании. То же самое о намерении Каракаллы следующей весной возобновить войну против парфян, говорит и АЖА (Каракалла 6.6). Каракалла ничего не скрывал, разве что от Диона. Тот факт, что солдаты получили очень значительную добычу, повысил боевой дух армии, а не понизил. Каракалла постоянно был в курсе военных приготовлений противника, имея хорошую разведку и, вероятно, сотрудничая с Вологезом.
Что касается льняного панциря, то сам Дион говорит о том, что Каракалла носил его не только в бою, но и в других случаях в качестве защиты от убийц. Иными словами, Дион ненароком в очередной раз сообщает нам, что якобы трусливый Каракалла участвовал в сражениях и стычках. Собственно, почему Каракалла начал носить этот панцирь? Конечно, он подражал Александру, но не только. Дело, видимо, ещё и в том, что использование льняного панциря были хорошей идеей в жарких условиях Сирии и Месопотамии. Он был легче и не нагревался, как металлический. Использование германской одежды и обуви в Сирии и Месопотамии, которые Каракалла, вероятно, приказал носить и своим людям, а также введение в армии длинного кельтского плаща с капюшоном. названного «Каракаллой/Каракаллом», по мнению Сивенне, тоже можно рассматривать как новаторские улучшения в одежде, чтобы сделать армию лучше подготовленной к обстоятельствам, с которыми она столкнулась на Востоке. Германская одежда и плащ «каракалл» явно защищали воинов от резких перепадов дневной и ночной температуры в Осроене, тем более, что была зима.
Ещё Сивенне добавляет, что Каракалла не забывал о важности хорошего отдыха и развлечений для поддержания боевого духа армии. В разгар войны, убийств, смертей и военных учений солдатам также нужны были развлечения. Поэтому, подобно Александру Великому, Каракалла той зимой проводил игры, устраивал охоту на диких животных и гонки на колесницах. Примечательно также, что Каракалла не предпринимал никаких попыток продолжить войну против Артабана зимой. Готовность Каракаллы угодить своим солдатам была мудрее, чем краткосрочное использование военных возможностей разорения Парфии. Перерыв в боевых действиях позволил солдатам восстановить силы, чтобы они были лучше подготовлены к продолжению войны [Ilkka Syvanne. Op. cit., p. 267].
Ещё одно. Даже в разгар военных приготовлений на Востоке, Каракалла не забывал о важности поддержания мира на дунайской границе. Ещё в 214 году
