Незаметно пролетело несколько часов. День выдался жаркий –один из тех солнечных дней, которые так редко бывают в Сейф-Харборе. Пип неспешила вернуться домой. Больше не нужно никого обманывать, она могла простосказать, что рисовала на берегу. Около половины пятого она неохотно встала.Дремавший рядом Мусс тут же проснулся и вскочил на ноги.
– Собираетесь домой? – с теплой улыбкойпоинтересовался Мэтт.
Глядя на него, Пип подумала, что теперь, когда он улыбается,он гораздо больше напоминает ей отца, хотя отец улыбался не так уж часто. Онвсегда казался серьезным – может, оттого, что считался таким умным, подумалаона. Все вокруг взахлеб твердили о том, что отец, дескать, настоящий гений, иПип сильно подозревала, что так оно и было. Из-за этого все охотно мирилисьсего выходками. Порой Пип казалось даже, что ему запросто могло сойти с руквсе, что угодно.
– Мама возвращается домой примерно в это время. Послегрупповых занятий она такая усталая! Иногда просто падает на постель какмертвая и тут же засыпает.
– Наверное, тяжелая штука – эти занятия.
– Не знаю. Она никогда о них не говорит. Может быть, наних часто плачут. – Думать об этом тяжело. – Так я приду завтра? Иливо вторник, если вы не против. – Раньше она никогда так не говорила, новедь теперь мама позволила ей приходить!
– Буду очень рад, Пип. Приходи когда хочешь. И передай приветсвоей маме, хорошо?
Она кивнула. Потом помахала рукой и легко, словно бабочка,упорхнула прочь.
А он, как всегда, смотрел ей вслед, пока они с Муссом нескрылись из виду. Эта крошка стала бесценным подарком, которым непонятно за чтоодарила его судьба. Она напоминала очаровательную колибри, которая порхалавокруг него. Легкие крылышки ее трепетали, огромные глаза казались загадочными.Разговоры, которые они вели, трогали его и заставляли невольно улыбаться. Глядяна Пип, Мэтт гадал, какая же в действительности ее мать. Она говорила, что ееотца считали гением. Но по обрывкам ее замечаний выходило, что он был человекомнелегким, даже довольно мрачным. Да и ее погибший брат тоже казался каким-тостранным. В общем, не совсем обычная семья. Впрочем, ведь и сама Пип тожедостаточно необычный ребенок. И его собственные дети тоже, грустно подумал он.У него были замечательные дети – во всяком случае, когда он видел их впоследний раз. Господи, сколько же времени прошло с тех пор! Мэтт старался недумать об этом.
Шагая по песку к своему коттеджу, Мэтт внезапно подумал, чтос радостью взял бы ее с собой, когда в следующий раз выйдет на яхте в океан.Может быть, даже научил бы ее плавать под парусом, как когда-то раньше училсвоих детей. Ванессе это нравилось. Роберту не очень. Но Мэтт понимал, что непригласит ее на яхту из уважения к ее матери. Они слишком мало знают другдруга, чтобы она доверила ему свою дочь. К тому же океан – опасная штука,всегда есть хоть и крохотный, но шанс, что все пойдет не так, как надо. И Мэттне хотел рисковать.
Вернувшись, Пип у самых дверей столкнулась с матерью. Вид унее был измученный, как всегда. Увидев Пип, она поинтересовалась, где тагуляла.
– Ходила повидаться с Мэттом. Он велел передать тебепривет. Сегодня я рисовала лодки. Сначала хотела чаек, но потом передумала –они такие трудные!
Пип разложила на столе несколько набросков, и Офелия, едвабросив на них взгляд, заметила, насколько они хороши. Она и не предполагала,что Пип добилась таких потрясающих успехов. Чед тоже неплохо рисовал, но…Офелия старалась не вспоминать о прошлом.
– Хочешь, я сама приготовлю ужин? – с готовностьюпредложила Пип, и на губах Офелии мелькнула слабая улыбка.
– Пойдем лучше погуляем. Или съездим куда-нибудь.
– Может, не стоит? – Пип догадывалась, как онаустала, но сегодня, как ни странно, Офелия выглядела немного лучше, чем обычно.
– Почему? Проветримся немного. – Для Офелии этобыл гигантский шаг вперед, и Пип поддержала ее.
– Ладно. – Пип была удивлена и в то же времяобрадована.
Не прошло и получаса, как они сидели за столиком для двоих вкафе «Русалочка» – одном из двух городских ресторанчиков. Пип с Офелией жевалигамбургеры и непринужденно болтали. И вернулись домой усталые, но довольные.
Вечером Пип отправилась спать чуть ли не с курами, а наследующий день помчалась искать Мэтта. Ее мать не сказала ей ни слова, но,когда Пип вернулась домой, на лице Офелии она увидела явное облегчение. Девочкас гордостью разложила на столе наброски. К концу недели у нее образовалась ужедовольно внушительная коллекция, и большинство из них на редкость удачные. Мэттобъяснял ей, что и как, а Пип схватывала на лету.
В пятницу вечером она снова прихватила с собой сандвичи.Потом сказала, что поищет на берегу ракушки – она часто так делала, – иМэтт проводил ее взглядом. Вдруг ему показалось, что она испуганно отпрыгнула всторону, словно заметив что-то на мелководье. Наверное, краб или медуза,улыбнулся он, ожидая, что Мусс, как всегда, разразится оглушительным лаем. Новместо этого раздался жалобный вой, и Мэтт, вскочив со стула, увидел, что Пип,стоя на одной ноге, растерянно разглядывает другую.
– С тобой все в порядке? – крикнул он.
Но Пип покачала головой. Отшвырнув в сторону кисть, Мэттзастыл, не сводя с нее глаз. Лица девочки он не видел – она низко нагнулась, аМусс, не отходя от хозяйки, продолжал жалобно скулить. Мэтт бросился к ним,отчаянно надеясь, что она не пропорола ногу гвоздем. Их тут было полным-полно,и просто набросанных на песке, и торчавших из обломков досок, которые тут и тамвалялись на берегу.
Однако это оказался не гвоздь. Пип умудрилась наступить наострый осколок бутылки, и теперь на ступне у нее красовался уродливый глубокийпорез.
– Господи, как ты умудрилась? – растерянно спросилМэтт, усевшись возле нее на песок. Нога у Пип сильно кровоточила, и на пескеобразовалась уже небольшая лужица.
– Он лежал под комком водорослей, а я на негонаступила, – мужественно ответила Пип, хотя лицо у нее сильно побледнело.
– Очень больно? – спросил Мэтт, осторожнокоснувшись ее ноги.
– Да нет, не очень. – Она явно покривила душой.
– Готов поспорить, что очень. Ладно, дай мнепосмотреть, что там у тебя.
Он хотел убедиться, что в ранке не застрял осколок. Нопорез, похоже, был чистый, хотя и довольно глубокий. Пип смотрела на негоиспуганными глазами.
– Все в порядке?
– Ампутируем – и конец. Зачем она тебе? Держу пари, тыдаже ничего не почувствуешь.
Несмотря на боль, Пип мужественно рассмеялась, но выгляделаона испуганно.
– И потом, ты всегда сможешь рисовать другойногой, – проворчал Мэтт, поднимая ее на руки. Пип была легкая как перышко,даже легче, чем он думал. Ему совсем не хотелось, чтобы она ходила по песку, они без того опасался, что в ранку – успела попасть грязь. И вдруг емувспомнилось, что ее мать строго-настрого запретила Пип заходить к нему домой.Мэтт чертыхнулся. Но не мог же он отпустить ее, когда из ноги у нее хлещеткровь! К тому же он почти уверен, что порез придется зашить, хотя благоразумновоздержался обсуждать свое мнение с Пип.
