– Простите, Мэтт. Моя мама вчера приходила, чтобыизвиниться перед вами, но вас не было.
– Очень мило с ее стороны, – равнодушно бросил он,гадая про себя, что заставило ее это сделать. Пип скорее всего, решил Мэтт.Ради того, чтобы увидеться с ним, девочка готова сдвинуть горы, и он противсвоей воли почувствовал, что тронут. – Мне очень жать, что ей непонравилось наше знакомство. Наверное, мама рассердилась на тебя?
– Немного, – честно призналась Пип и с облегчениемзаметила, как лицо его просветлело. – А сегодня сама разрешила мне прийтисюда. И не только сегодня, а вообще всегда. Просто не велела ходить к вамдомой.
– Что ж, разумно. А как тебе удалось ее убедить? –с невольным любопытством спросил Мэтт.
Он был до смерти рад, что она все-таки пришла. Вчера весьдень у него все валилось из рук. При мысли о том, что их урокам рисованияпришел конец, Мэтту хотелось плакать. Ему уже не хватало их неспешных,задушевных разговоров, по-детски наивных признаний Пип. Он неожиданно поймалсебя на том, что эта девчушка вошла в его жизнь и, словно дикая птичка, свиласебе гнездо в его сердце. К тому же у каждого из них в душе царила пустота,заполнить которую мог только другой. Ей выпало несчастье разом потерять отца ибрата, Мэтт лишился детей. Они одинаково нужны друг другу.
– Я заперлась у себя в комнате и отказаласьвыйти, – с усмешкой сообщила Пип. – Мне кажется, ей потом самой сталостыдно. Простите… раньше она не была такой. Сейчас она всего боится и частоподнимает шум из-за всякой ерунды. А иногда она такая странная – будто вообщеничего не замечает.
– Это называется посттравматический шок, –сочувственно объяснил Мэтт. Позавчера Офелия произвела на него, мягко говоря,не слишком приятное впечатление. Конечно, он мог ее понять, только считал, чтоона могла вести себя и посдержаннее. В том, как она бросала ему в лицо одно обвинениеза другим, было что-то истерическое.
– А что это такое? – поинтересовалась Пип. Открывсумку с сандвичами, она развернула пакет и протянула ему один. На душе у неебыло легко. Пип нравилось разговаривать с ним, нравилось просто сидеть возленего и смотреть, как он рисует. – Эта штука – пост… как вы его назвали?Что это такое?
– Спасибо, – кивнул Мэтт, аккуратно развернулсандвич и откусил большой кусок. – Это своего рода депрессия, то, чтопроисходит с человеком после какого-то большого несчастья. Скорее всего именноэто и произошло с твоей мамой. Ведь ей пришлось пережить огромное горе.
– А люди, с которыми такое случается… они поправляются?Или уже навсегда остаются такими?
Все последние девять месяцев мысль о состоянии здоровьяматери не давала Пип покоя, а спросить ей было не у кого. Даже с Андреа онаникогда не чувствовала себя так легко и свободно, как с Мэттом. Впрочем, онведь был ее другом, а Андреа – подругой матери.
– Конечно. Со временем. Как ты считаешь, ей сейчаслучше?
– Вроде да, – с сомнением в голосе пробормоталаПип. – Теперь она гораздо больше спит, а раньше все говорила, говорила… итак без конца. Правда, она почти никогда не улыбается. Зато и не плачет целымиднями, как прежде. – На лице у нее появилось задумчивое выражение. –И я тоже…
– Вполне тебя понимаю. Было бы странно, если бы вы неплакали. Ведь, в сущности, от всей вашей семьи остались только вы двое.
Да и их уже трудно назвать семьей, подумала Пип. Но изжалости к матери решила промолчать.
– Маме и вправду очень стыдно за то, что она вам тутнаговорила, – пробормотала Пип, неловко отводя глаза.
– Все в порядке, – успокоил ее Мэтт. – Вобщем-то в какой-то степени она права. Вы ведь, в сущности, совсем меня незнаете. Я вполне мог бы оказаться дурным человеком, как она сказала. Она имелаполное право не доверять мне. Да и ты тоже, малышка.
– Но почему? Вы ведь так добры ко мне, даже помоглинарисовать Муссу задние лапы. И получилось очень здорово! Я сохраниларисунок, – похвасталась она.
– Что – так понравился? – ехидно хмыкнул Мэтт.
– Еще как! – Пип заулыбалась. Убедившись, что Мэттпокончил с сандвичем, она протянула ему яблоко. Мэтт разломил его пополам ипротянул ей половинку. – Нет, я сразу поняла, что вы хороший. С самой первойминуты.
– Это как же? – От удивления глаза у Мэтта полезлина лоб.
– Просто знала, и все. У вас глаза добрые.
Только они делались тоскливыми, когда он рассказывал ей освоих детях. Впрочем, это лучше, чем если бы ему было все равно.
– У тебя тоже хорошие глаза. Знаешь, я бы с радостьютебя нарисовал. Может быть, даже сделал бы твой портрет. Как тебе эта идея?
Сказать по правде, Мэтт мечтал о портрете с того самого дня,как увидел Пип.
– Держу пари, мама будет рада. Может быть, я дажеподарю ей его на день рождения.
– А когда у нее день рождения?
– Десятого декабря, – серьезно ответила девочка.
– А у тебя? – спросил он.
Нельзя сказать, что Мэтт стал таким уж страстным поклонникомее матери, но ради Пип он готов на все. Она до боли напоминала ему Ванессу. НоПип нравилась ему и сама по себе. Отважная малышка, с восхищением думал Мэтт.Подумать только – вырвала у матери разрешение прийти на берег, да еще убедилаее извиниться за свою выходку! Непостижимо! Женщина, что еще вчера поливала егогрязью, была не из тех, кто согласится взять свои слова обратно – разве что поддулом пистолета. Может быть, Пип и вправду раздобыла где-то пистолет?
– А у меня в октябре – почти сразу после того дня, какпогибли отец и брат.
– И как вы отметили его в прошлый раз? – спросилМэтт, просто чтобы поддержать разговор.
– Пошли с мамой в ресторан.
Обед проходил ужасно. После катастрофы прошло всегонесколько дней. Мама вообще забыла о ее дне рождения. Не было ни именинногопирога, ни свечей… вообще ничего. Она едва могла дождаться, пока всезакончится.
– А вы с мамой часто куда-то ходите?
– Нет. Раньше ходили. До того… ну, вы понимаете. Папалюбил водить нас в ресторан. Но там такая скука смертная. Мне всегда надоедало.
– Да ну? Не могу поверить. По-моему, тебе вообщеникогда не бывает скучно.
– Так это только с вами, – с очаровательнымкокетством призналась Пип. – Мне нравится рисовать.
– Мне тоже нравится рисовать – особенно вместе с тобой.
Он вручил ей лист ватмана и карандаш. Подумав, Пип решила,что нарисует птицу, одну из чаек, шумно сновавших по берегу в двух шагах от нихи испуганно разлетавшихся в разные стороны, как только Мусс принимался ихоблаивать. Потом она передумала, решив, что чайка – это слишком сложно. Лучшеона нарисует лодку. С тех пор как они стали рисовать вместе, у нее получалосьвсе лучше и лучше. Пип делала большие успехи. Конечно, ей всегда нравилосьрисовать, но в этом была и заслуга Мэтта.
