Понедельник 5 ноябряСегодня для меня был радостный день. Представлялся Императрице. Вошел к Ней благодарный за милость, вышел от Нее преисполненный радости. Эту радость только я в состоянии понять. Всегда прием Ее ласков и любезен; но всегда прежде я испытывал тяжелое ощущение перед Нею, что я в тягость Ей, а сегодня впервые мне показалось, что я не был Ей в тягость; и мне так легко было, так отрадно говорить от души. Мы не скользили над поверхностью предметов и вопросов, мы вникали в живую глубину вопросов. По поводу моего свидания с Государем, сказавши Ей, что многое не успел, а иное не посмел сказать, у меня вырвалась как бы криком давно томящая и мучащая меня мысль: о если бы, сказал я, Бог подвинул Государя прозреть всю историческую важность теперь, именно теперь, военного вопроса! Верите ли, бывают минуты, когда слышишь о впечатлениях, производимых тою или другою военною мерою, и рвешься к Государю воскликнуть: Государь, Вас делают иные меры тем, что Вы не есть, слишком суровым для военного мира; и сам себе кажешься преступником, что молчишь и в себе таишь то, что слышишь!
Дело вот в чем. Понятно, что главная сила Престола есть армия, в совокупном смысле слова. Сила эта не в оружии, не в ружье и не в сабле, а в духе, в чувствах, в преданиях, в духовной связи, соединяющей тысячами узелков и нитей войско и его быт с Государем. Тут есть именно много оттенков, много невидимых нервов, которые все вместе составляют как бы чувствительность, нервную именно отзывчивость военного мира. Уловить действие этих нервов невозможно, но что несомненно, что малейшая мера относительно войска, малейший шаг, малейшее проявление сверху того или другого отношения к войску, обходит весь военный быт от Петербурга до Камчатки и в каждом вызывает впечатление. За последние годы таких общих впечатлений было несколько, и все они вместе, увы, сложили во многих сферах военного мира не то убеждение, не то ощущение, что будто бы Государь не особенно дорожит войском, не особенно его любит. Это ложное убеждение – очень не хорошее явление в наше время, и кто предан Государю честно, тот не может ни минуты жить спокойно и с этим явлением мириться: ибо в ответ на это ложное убеждение, как нервное чувство, блуждающее в военном мире, в нем все сильнее распространяется мысль, что не стоит теперь служить в военной службе, что не стоит дорожить ею, гордиться ею, чтить ее идеалы, и т. д. Горе нам, если эти нервные мысли охватят многих, страшно подумать, что может из этого выйти. Теперь еще не поздно; теперь легко эти нервные ощущения в войске изменить именно потому, что нервы в войске возбуждены и, следовательно, восприимчивы столько же к дурному, сколько к хорошему; теперь даже малейшее проявление сверху сердечного внимания произведет усиленное действие.
