Абсолютизировать эту оговорку (или «проговорку») и считать ее прямым намеком вряд ли стоит — Деникин неоднократно упоминал старые чины своих противников, и на тех же страницах мы видим «полковника Каменева», «генерала Егорьева», «полковника Егорова», — но противопоставление двух командующих мощными войсковыми группами (В. И. Шорин тоже был кадровым офицером, полковником) все-таки невольно привлекает внимание к генералу Селивачеву.
В. И. Селивачев должен по праву быть отнесен к числу лучших боевых генералов Российской Императорской Армии. «Замечательный человек и выдающийся военачальник»; «умный, строгий взгляд его карих глаз, живость характера, горячая преданность военному делу, настоящий «feu sacre» («священный огонь») и большая требовательность к своим подчиненным делали его выдающимся военным учителем», — вспоминал младший соратник Селивачева. Отличившись еще на Японской войне, на Мировой он заслужил Орден Святого Георгия IV-й степени и Георгиевское Оружие, в летних боях 1917 года одержал одну из немногих побед той несчастливой «революционной» кампании (в «битве у Зборова»), а накануне так называемого «выступления генерала Корнилова» был среди тех, кто поддерживал «корниловскую программу» (установление сильной государственной власти, милитаризация военной промышленности и железных дорог, решительная борьба против большевиков). «Прямой, храбрый и честный солдат, который был в большой немилости у комитетов», — характеризует его Деникин в «Очерках Русской Смуты», — и неудивительно, что, не сыграв какой-либо действенной роли в «корниловские дни» августа 1917-го, генерал Селивачев был все же арестован солдатней за отправку телеграммы о моральной поддержке Корнилова. «Вины» за ним не нашла тогда даже революционная власть, и Селивачева вскоре выпустили на свободу, но Антон Иванович — один из самых активных «корниловцев» — должен был сохранить уважение к своему товарищу по заключению.
В Красную Армию Селивачев поступил достаточно поздно — в декабре 1918 года, первоначально занимая относительно «мирную» должность в «Комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 годов» (прибежище для «буржуазных специалистов», не желавших участвовать в Гражданской войне), но в августе 1919-го был назначен помощником Командующего Южным фронтом и получил под начало группу войск из девяти стрелковых дивизий, одной кавалерийской бригады и сил Воронежского укрепленного района общей численностью, по советским данным, свыше 54 000 штыков и шашек при 268 орудиях и 1381 пулемете (как видим, сведения Деникина преуменьшают ее силу); даже советская историография признает, что группа Селивачева превосходила противостоящие ей войска по численности штыков и шашек — в 1,8 раза, орудий — в 3,9 раза, пулеметов — в 6,6 раза.
Красные имели все предпосылки к тому, чтобы смять ударную группировку Добровольческой Армии, и вклинились в ее расположение (говорить о «прорыве фронта» применительно к Гражданской войне все-таки довольно трудно), но… «группа В. И. Селивачева стала уклоняться на юго-запад, что привело к нарушению взаимодействия с Особой группой В. И. Шорина и создало опасность нанесения противником ударов по открытым флангам обеих групп» («военный обзор», опубликованный в одном из южных журналов осенью 1919 года, говорил об этих действиях Селивачева: «По всем данным, ближайшей целью этой группы [красных] был захват Харькова, причем по совершенно неизвестным причинам их наступление стало развиваться на Волчанск и Белгород»; ср. в «Исповеди»: «Еще недавно, не более недели тому назад, операция прорыва белого фронта началась так блестяще, и острый, точно режущий клин, прочерченный на большой стратегической карте, висевшей в оперативном отделении, впивался все глубже и глубже к югу, в расположение белых. Только полсотни верст отделяло победоносные красные полки от важного южного центра, когда командарм неожиданно для своего штаба свернул армию на запад»; «армия, производя перемену направления, сама открыла белым свои сообщения и тыл, по которому ударили белые бронепоезда и кубанская конница. Роли переменились, будто по сигналу: N-ая красная армия повернула на север и в паническом бегстве искала спасения»; «синие стрелки, изображавшие направления колонн белых — прямые, острые, — словно разрывали паутину фронта, выпрямляли опустившийся было к югу клин и вонзались глубоко в расположение красных», — с выводом: «Операция окончательно и безнадежно погублена»).
«В течение второй половины августа (Деникин употребляет старый календарный стиль, советские авторы — новый. — А.К.) под нашими ударами, оставляя пленных и орудия, Воронежская группа Селивачева уходила на северо-восток. Окончательное ее окружение не состоялось только благодаря пассивности левого крыла (3-го корпуса) Донской армии», — пишет Деникин в «Очерках Русской Смуты», и советские авторы, естественно, смягчая краски, также вынуждены признать: «…Группа Селивачева в середине сентября перешла к обороне на позициях, с которых 15 августа начала контрнаступление».
Звучащие в книгах Деникина намеки, очевидно, отражали внутреннюю уверенность Антона Ивановича, о которой современный эмигрантский историк Н. Н. Рутыч-Рутченко пишет (к сожалению, не указывая источник своих сведений): «Генерал Деникин считал, что его (Селивачева. — А.К.) отравили, подозревая в сочувствии к белым и в измене». Скорее всего, мы никогда уже не узнаем, каковы были основания для таких умозаключений: они непосредственно связаны с проблемой инфильтрации советских штабов белогвардейскими разведчиками, а положительные свидетельства на этот счет по понятным причинам должны были не только засекречиваться (причем обеими сторонами), но и попросту не подлежать длительному хранению. С другой стороны, дополнительный свет на «дело Селивачева», как отмечает Рутыч, проливают письма Ленина, обеспокоенного срывом «августовского контрнаступления».
«Связи с Селивачевым не установили, надзора за ним не установили, — выговаривал Председатель Совнаркома члену РВСР С. И. Гусеву, — вопреки давнему и прямому требованию Цека (ЦК РКП(б). -А.К.).
В итоге и с Мамонтовым застой, и у Селивачева застой (вместо обещанных ребячьими рисуночками «побед» со дня на день — помните, эти рисуночки Вы мне показывали? и я сказал: о противнике забыли!!).
Если Селивачев сбежит или его начдивы (начальники дивизий. — А.К.) изменят, виноват будет РВСР, ибо он спал и успокаивал, а дела не делал. Надо лучших, энергичнейших комиссаров послать на юг, а не сонных тетерь».
В тот же день и на ту же тему Ленин пишет Председателю РВСР Троцкому и членам РВС Южного фронта Л. П. Серебрякову и М. М. Лашевичу:
«Политбюро Цека считает абсолютно недопустимым, что Селивачев остается до сих пор без особого надзора вопреки решению Цека. Настаиваем на установлении связи хотя бы аэропланом и на посылке к нему Серебрякова во что бы то ни стало и немедленно, комиссаром при Селивачеве. Поведение начдивов в районе вторичного прорыва крайне подозрительно. Примите героические меры предотвращения.
Политбюро поручает т[оварищу] Сталину переговорить с Главкомом и поставить ему на вид недостаточность его мер по установлению связи с Селивачевым и по предотвращению подозрительной небрежности, если не измены, в районе вторичного прорыва…»
