Я машинально подношу, правую руку к волосам. К длинным,нормальным волосам. Собрав в кулак все свои дедуктивные способности, я решаю,что безопаснее всего будет отделаться нейтральной репликой.
— Да, но это было давно.
— Не существует срока давности для тех, кто пыталсяиспортить чужую внешность, — с жестокой улыбкой сообщает Джейми, а потом сновавозвращается к маникюру. — Хорошо, что я тебя спасла!
— Мммм, — мычу я, делая вид, будто страшно занята своиминогтями, так что Джейми может спокойно продолжать рассказ.
— Я назвала ее Вонючкой, схватила тебя за руку и повела кдиректору. Помнишь? Тогда-то мы и подружились.
Джейми поднимает на меня глаза, и я вижу в них настоящуюнежность.
— Нет худа без добра, — говорю я, улыбаясь ей.
В этот момент мать Джейми звонит ей на мобильный, прерываянаш экскурс в прошлое. Джейми смотрит на экран своего телефона и отвечает самымравнодушным тоном:
— Да? — Секунд десять она молча слушает, потому вялобросает: — Ладно, пока. — И отключается.
— Ужин готов, — сообщает она мне. На этом наш неприятныйразговор на сегодня завершен.
Позже, после просмотра глупой романтической комедии,попкорна и содовой, когда настает время ложиться спать и Джейми уходит вванную, я тайком вкратце записываю итоги сегодняшнего вечера. Гораздо болеедлинный и более подробный отчет о сегодняшнем дне ждет меня дома, так чтосейчас я записываю только самое главное.
Пыталась отговорить Джейми от романа с мистером Райсом, ноне преуспела. Попробуй еще. Разузнать все о Кристофере Осборне.
Я прерываюсь, грызу кончик ручки и думаю о том, что я ещеупустила.
Джейми уже вышла из ванной и идет в комнату, поэтому ялихорадочно царапаю последнюю, и самую важную, приписку к сегодняшнему отчету:
Глава одиннадцатая
Мама стучится в дверь, и я поспешно прячу улики. В основномэто фотографии и несколько листков, ждущих моего прочтения. Утренняянапоминалка сообщила, что я найду их в выдвижном ящике стола, где они и былиобнаружены.
Все эти документы, сложенные в желтый манильский конверт,скорее всего, являются результатом незаконного обыска маминой комнаты, совершенногомною после того, как она соврала мне насчет своих планов на воскресный вечер.
Она сказала, что будет работать — но я-то помню ее дружка.
Она соврала — и я сунула нос в ее делишки.
Разве не справедливо?
За несколько секунд я разгоняю свою злость на мать от нулядо сотни, а спрятанные под задницей фотографии и другие документы только ещебольше... усложняют ситуацию.
Я не отзываюсь, но мама все равно распахивает дверь.
— Я стучала.
— Знаю.
Она вопросительно смотрит на меня, и мне приходитсяизобразить на лице виноватую гримасу.
— Ты опоздаешь в школу, — говорит мама.
— Ладно, сейчас потороплюсь, — отвечаю я.
— В чем дело? — спрашивает она все с тем же озадаченнымвыражением, намертво приклеившимся к ее лицу.
«Это тебя надо спросить!» — мысленно цежу я.
— Ни в чем. А что? — говорю я вслух.
— Ты какая-то... напряженная. Вчера мне тоже показалось, чтоты нервничаешь, — говорит она. Одной рукой она держится за открытую дверь,другой вцепилась в косяк.
— Вовсе нет, — бросаю я. Мама поднимает обе руки в знак капитуляции.
— Ладно, как скажешь, Лондон. Тогда просто поторопись. Тыопоздаешь.
С этими словами она поворачивается и закрывает за собойдверь.
Полчаса спустя, когда мы едем в школу, она снова прерываетмои размышления.
— Это из-за Джека?
— Что из-за Джека?
— Значит, ты о нем знаешь?
— Разумеется, мама. Я его помню, — отвечаю я, провожаявзглядом проносящиеся мимо дома.
— Ты расстраиваешься из-за этого? — не отстает она. — Ипоэтому ведешь себя так странно?
— Нет, я не расстраиваюсь из-за этого. Мне наплевать. Делайчто хочешь, — говорю я и принимаюсь настраивать радио, давая понять, что разговорокончен.
Толстый намек понят, и остаток пути мама молчит. Когдамашина останавливается на площадке, я изо всех сил шарахаю дверцей «приуса» и,не оглядываясь, захожу в среднюю школу Меридан, оставляя маму в полнойрастерянности. В глубине души я все-таки надеюсь, что она как-нибудь самадогадается о настоящей причине моей стервозности.
И еще надеюсь, что тогда ей будет так же плохо, как мнесейчас.
Стоит мне переступить порог школы, как моя злоба на матьмгновенно превращается в злобу на окружающий мир.
Когда во время баскетбола на физкультуре Джейсон Сэмьюэльснечаянно попадает мне мячом в плечо, я в ответ швыряю мячом в него.
Изо всех сил.
Когда Пейдж Томас осмеливается подойти ко мне с расспросамио своей идиотской любви, я затыкаю ей рот одним убийственным взглядом.
Когда роскошная девочка-готка, которая, похоже, постоянноошивается на парковке, случайно сталкивается со мной в коридоре, я и не думаюизвиняться.
А когда я рывком распахиваю двери библиотеки, решительнопрохожу через металлоискатель и шагаю на свое место, то мне уже ничего не стоитнаорать на Люка за то, что он мне не позвонил. Или просто проигнорировать егосуществование.
Но он сам подходит ко мне. И говорит:
— Не хочешь пообедать сегодня у меня дома?
При этом он солнечно улыбается мне своими прекраснымигубами, ямочками на щеках и блестящими глазами.
— Да! — отвечаю я. — Да, хочу.
— Что это?
Порой Джейми бывает ужасной пронырой. Я еще не успела открытьсвой рюкзак, чтобы положить туда учебник испанского, как она уже ухитриласьполностью изучить его содержимое.
— Ничего, — отвечаю я, бросая быстрый взгляд на туго набитыйманильский конверт, прежде чем застегнуть рюкзак и повесить его на плечо.
Джейми молча смотрит на меня. Она не купилась на мое«ничего».
— Ладно, — бурчу я, оттаскивая ее от своего шкафчика иподталкивая к кабинету испанского. — Я тебе все расскажу, но, вообще, этопустяки.
— Звучит заманчиво, — урчит она, продевая руку мне подлокоть. Мы с Джейми всегда будем так ходить: под руку. Это наша привычка, и мнеона нравится, особенно сейчас, когда мне понадобится поддержка Джейми, чтобыпройти через то, что ждет меня впереди.
