И вот Витте ответил откровенностью на откровенность:
– Простите, государь, я и сам, признаться, понимаю здесь очень мало, кроме несомненной пользы для России. Если вашему величеству будет угодно выслушать В.И. Ковалевского… у него дар самые сложные вещи передавать в упрощенном виде…
Государь поморщился.
– Кажется, он социалист?
– Но верный сын родины, ваше величество».
Так-то был принят и выслушан В.И. Ковалевский, так были подписаны новые тарифы, и так было положено начало анекдоту. Я рекомендую каждому умнику покопаться в этих тарифах!
Вот, кажется, и все, что сплетня могла придумать в опорочение имени Александра III. Разве еще то, что он будто бы пил много вина. Но тут позвольте уж мне, как гатчинскому соседу, сказать правду. Вина государь никогда не пил, а за официальными обедами лишь пригубливал шампанское. Но водку, действительно, пил, раз в день, в двенадцать часов, мерный серебряный стаканчик, после чего ел с большим аппетитом. Посещая какой-нибудь полк, заходил на кухню, принимал из рук артельщика чарку, а от кашевара – пробу, причем, к радости солдат, съедал ее всю: и щи, и кашу, и порцию. Слухи об оргиях – вздор. Никто не видел государя хотя бы в малейшем опьянении.
Одного никогда не смела касаться охочая клевета: брачной жизни Александра III.
Но вот, на днях, в одной русской газете читал выдержки из дневника какой-то захудалой генеральши. Дневник напечатан в Совдепии Л. Френкелем, неизвестно – с согласия ли генеральши или просто путем проворства рук. Выдержки же, взятые газетой, все как на подбор, клонятся к опорочиванию последних Романовых.
Одна из них прямо невероятна по своей мерзости. Видите ли: Черевин будто бы сказал17 генералу Баранову, а генерал Баранов – авторше дневника18, а авторша немедленно занесла в тетрадку, что государь страдает такими противуестественными наклонностями, о каких не упоминает даже Крафт-Эбинг в своей «Psychopathia sexualis». Черевин – о, стыд! о, ужас! – поставляет государю кормилиц…
Не заступаться мне приходится за покойного прекрасного государя. Но просто в моей памяти встает то, что мне приходилось разновременно слышать о частной жизни Александра III из уст Н.П. Азбелева (воспитателя великого князя Георгия) и профессора Рауфуса, лейб-акушера19.
Оба они – моложавый адмирал и древний профессор – рисовали жизнь царской семьи в Гатчине как хорошую, дружескую, помещичью жизнь, мало стесненную этикетом, полную ласки и взаимного понимания, богатую впечатлениями и свободой для детей. Тяжесть отцовского авторитета чувствительнее сказывалась на наследнике. Для остальной молодежи она казалась незаметной. Больше побаивались матери; впрочем, ее точности и некоторой педантичной узости, кажется, побаивался сам государь… Александр III был замечательным отцом – мало нежничал с детьми, но заботился о их воспитании и здоровье с трогательным вниманием.
«Мне говорили, что он сам выбирал кормилиц для грудных детей», – рассказывал Н.П. Азбелев.
А доктор Рауфус об этом же предмете вспоминал с оттенком легкой старинной обиды: «Императрица не могла сама кормить. Государя это огорчало. К выбору кормилиц он относился чрезвычайно ревностно. Он упорно настаивал на том, что кормилица должна по типу походить на мать. Но как мы могли найти такие данные в чухонских деревнях, да и еще при условии доброкачественности молока? Но такие требовательные родители не новость для нас, акушеров, и я однажды позволил себе спросить государя, не держал ли он когда-нибудь в руках книгу “Мать и дитя”, сочинение доктора Жука? Царь на минуту как будто бы смутился: “Предположим – да. Что же из этого?” – “Да то, ваше величество, что когда мы, акушеры, практикуем простых смертных и они мешают нам своими советами, то мы рекомендуем им немедленно сжечь эту книгу, так как в ней много вздора”».
Я бы не останавливался так подробно на этой мелочи, если бы в ней не вскрывался с несомненной ясностью путь создания очередной гадкой сплетни:
1. Черевин. Это был огромный меделянский пес, безгранично и слепо преданный воле государя. Это был в царской руке вечно заряженный пистолет со взведенным курком. Царю стоило только нажать гашетку – и Черевин стрелял бы в любом направлении. Так ему однажды и было приказано: найти хороших кормилиц. И он полетел доставать их.
2. Черевин об этом случае прямо и бесхитростно рассказал Баранову. Н.М. Баранов был умница, честолюбец и насмешник. Он немного фрондировал. За ним водились кое-какие грешки по части самоуправства, и государь как-то сделал ему лично замечание. В этих случаях гигантский царь бывал страшен. У Баранова осталась желчь после выговора. Передавая на вечере у генеральши рассказ Черевина о кормилицах, он, вероятно, не мог воздержаться от легкого пожатия плеч, от маленькой кривой улыбочки: вот, мол, государь, к голосу которого прислушивается весь мир, а какими пустяками занимается.
3. Генеральшино воображение истолковало улыбочку по-своему: «Ага! Пикантная подробность!» И влепила в свой дневник этот рассказ как деталь в картине общей развращенности династии.
4. А газетчик-социалист, не задумываясь, перепечатал эту деталь людям на посмеяние. Что ему за дело до чести чужого имени.
П.Б. СТРУВЕ
Ни гордыни, ни самоуничижения («Возрождение». 1926. 4 февраля)
«Возрождение» (Париж, 1925–1940) – ежедневная газета, «Орган русской национальной мысли». В 1925–1927 гг. ее редактировал П.Б. Струве. Из номера в номер он писал отклики на различные события политической жизни в России и за ее рубежами. За два года он дал 202 таких отклика. Струве стремился день за днем влиять на «национальное общественное мнение» Русского зарубежья, ориентировал его на понимание того, что «возрождение» России возможно в единении «Зарубежной России» и «России внутренней», на основе «идей нации и отечества, свободы и собственности».
В августе 1927 г. он был вынужден уйти из газеты, чем доказал: «никаким денежным могуществом меня не сомнут и не согнут» (Струве П.Б. Дневник политика (1925–1935). М., 2004. С. 313). (Статья «Ни гордыни, ни самоуничижения» и все следующие печатаются по текстам указанного издания.)
Нам следует ясно и до конца познать и осознать наши недостатки и пороки для того, чтобы стать вровень с огромными задачами, как-то на нас всех, старых и молодых, лежащими.
Зарубежная Россия не имеет права на какую-то гордыню по отношению к России Внутренней, или Подъяремной. Крушение России есть не только общая беда, но и общая вина, и сознание этого должно проникать во все наши поступки. Поскольку же в нас живет некая гордыня, это не только ошибка, но и настоящий порок, от которого мы должны избавиться.
Внутренняя Россия находится под ярмом, она согнута и обескровлена, и в ней духовный гнет еще ужаснее, чем гнет физический, но в ней есть здоровые силы, в ней тоже совершается то моральное творчество, без которого невозможна никакая плодотворная политическая работа, идущая вглубь и подымающая новь.
