На расположенных по Кривому переулку подворьях Вознесенского монастыря и смоленского архиерея в 1740 году ютились 68 человек (обслуживающий персонал подворий, церковнослужители, а также жильцы — оброчные крестьяне, купцы, «фабричные», отставные солдаты, солдатские вдовы и др.)[126]126.
Чуть дальше по Кривому переулку, в приходе Зачатия Анны в Углу, согласно исповедной ведомости 1748 года, было десять дворов, в которых только легально проживали сто человек. Так, на церковной земле храма Зачатия Анны, где располагались три маленьких дворика церковнослужителей, имели жилища почти четыре десятка обывателей. В первом дворике жил пятидесятилетний священник Гаврил Феофилактов с двумя дочерьми, домовой работницей и восемью постояльцами: оброчным крестьянином Алексеем Кирилловым с женой и сыном, оброчным же Алексеем Афанасьевым с женой, купцом Иваном Андреевым с женой и сыном. Рядом находился дворик тридцатилетнего дьякона той же церкви Ивана Иванова и его жены. Здесь нашли приют семь жильцов: оброчный крестьянин Петр Якимов с женой и «фабричный» Большого суконного двора Игнатий Никитин с женой, двумя сыновьями и племянником. В третьем дворике 47-летний дьячок Василий Иванов, имеющий жену и сына, приютил 11 жильцов[127]. Просвирня Ксения Юдина проживала в пристройке, приделанной к печуре в Китайгородской стене для размещения пушек. Еще в июне 1710 года ее предшественница Елена Викулова просила позволения пристроить к печуре хижину: «Державнейший царь государь милостивейший. По твоему государеву указу мое строение в Китай-городе в приходе церкви Зачатия, что в Углу, разломано, и ныне мне, бедной просвирнице, жить стало негде и нанять не на что. И у того ж приходу близ тоя церкви есть Китая-города в городовой стене печура порозжая. И без твоего государева указу в той печуре построитца я, нижайшая раба твоя, не смею. А в той же городовой стене иные жители в таких же печурах построились… и ныне они живут. А мне, бедной и скудной, инде где жить или строица в ыном месте не мочно, потому что я у тоя церкви Божей работаю в просвирницах з двенатцать лет. Всемилостивейший государь, прошу Вашего Величества, вели, Государь, мне, бедной, близ тоя церкви построитца в городовой печуре для приюту, чтоб мне, бедной, было где приютитца и твоево государского богомолия и тоя вышеписанные церкви не отбыть, и о том мне свой Государской милостивой указ учинить». На этом прошении стоит резолюция: «Велеть ей построить, как иным таким убогим дано». С тех пор все просвирни церкви Зачатия Анны в Углу так и обретались в этой убогой хижине[128].
Такие маленькие густонаселенные дворики и хижины в Зарядье соседствовали с несколькими крупными дворами знатных господ, на которых обитало множество крепостных дворовых людей. Так, в Кривом переулке с левой стороны, если идти от Варварки, сразу за Вознесенским подворьем, находился двор генерал-майора Ивана Ивановича Бибикова. Напротив него располагался огромный двор «генерала, кавалера, лейб-гвардии Семеновского полка подполковника и Ея Императорского Величества генерала-адъютанта» Андрея Ивановича Ушакова общей площадью более 4500 квадратных саженей. По соседству с начальником Тайной канцелярии Ушаковым во дворе площадью около 430 квадратных саженей проживал советник Иностранной конторы Иван Иванович Топильский с женой Пелагеей Тимофеевной в окружении двадцати трех крепостных слуг. Если свернуть в Мокринский переулок и пройти по направлению к церкви Николы Мокрого, можно было увидеть большой двор Никифора Кондратьевича Вяземского, бывшего воспитателя царевича Алексея[129].
С крупными богатыми дворами в Зарядье причудливо перемежались «пустые дворовые места», не восстановленные после пожара 29 мая 1737 года. По переписи 1742 года в Зарядье насчитывалось семь таких мест общей площадью около 2500 квадратных саженей.
Возможно, на один из таких запущенных дворов и привел Ванька Каин Петра Донского с солдатами. Некоторые арестованные на допросах показали, что их воровской притон находился в Зарядье на территории двора Петра Сабурова[130]. Однако ни в переписи зарядских дворов 1742 года, ни в исповедных ведомостях Китайгородского сорока 1740-х годов владение Сабурова в Зарядье не фигурирует. Поэтому скорее всего речь идет об одном из брошенных после пожара дворов, возможно, ранее принадлежавшем Сабурову. В «доезде» Петра Донского владелец двора, где расположился воровской притон, назван не был, что подтверждает заброшенность этого владения (иначе протоколист уточнил бы его принадлежность).
Надо думать, путь к этому двору лежал по извилистым переулкам, темным подворотням и лабиринтам зарядских дворов. Здесь наверняка были какие-то тайные лазейки, через которые в облюбованное ворами место проникали всякие подозрительные люди. Ночное появление отряда Сыскного приказа оказалось полной неожиданностью для обитателей притона.
Ночью 28 декабря здесь приютились 18 человек, многие из которых уже «напились пьяны» и улеглись спать.
Хозяином притона был слепой нищий Андрей Федулов, который был известен всему преступному миру Москвы под прозвищами Кубатенок и Кизяка. На допросе в Сыскном приказе он о себе рассказал, что раньше был купцом Алексеевской слободы, торговал мясом и проживал своим двором за Яузскими воротами в приходе церкви Николая Чудотворца на Студенце. Но с ним случилось несчастье: он «волею Божиею ослеп» и потому потерял трудоспособность. Вот и вынужден был Федулов продать свой двор, пойти по миру и поселиться на одном из заброшенных дворов Зарядья. Он был женат на Пелагее Никитиной, двадцати одного года, и имел на своем попечении семнадцатилетнюю племянницу Марфу Васильеву, отец которой был солдатом Преображенского полка и «в давних годех умре»[131]. На жизнь бывший купец зарабатывал «мирским подаянием». Кстати говоря, в ту ночь у него ночевал и четырнадцатилетний подросток Иван Михайлов сын Батыгин, который на допросе признался, что он «пропитание ныне имеет — оного Андрея Федулова важивал по миру»[132]. Но милостыня, как мы увидим чуть ниже, была далеко не единственным источником доходов Федулова.
Детали обстановки его жилища неизвестны, кроме той, что в эту зимнюю ночь его обогревал «истопок» (при обыске «на истопке, в земле» были обнаружены «два палаша солдацкие без ножен да кортик»[133]). Зато мы знаем, что кроме Федулова и его близких 28 декабря 1741 года здесь ночевали еще 14 человек.
