С прозорливостью, обычно не свойственной его натуре, лорд Уимонд догадывался, что большинство мужчин, увидев Айну, захотят защищать ее, уверенные, справедливо или нет, что без их помощи она совершенно беззащитна.
Но он не мог сказать этого жене, поэтому он только придвинулся к ней и обнял за плечи.
— Доброй ночи, моя дорогая! Счастливых сновидений! Я постараюсь не потревожить вас, когда встану утром.
— Спасибо, Джордж. Вы всегда так чутки и внимательны.
Он поцеловал ее в щеку, ощутив экзотический аромат и нежность ее кожи.
— Вы были так красивы сегодня вечером, моя дорогая. Я очень, очень гордился вами!
Он хотел поцеловать ее снова, но Люси резко отодвинулась.
— Я устала, Джордж, — сказала она, — просто валюсь с ног.
На мгновение лорд Уимонд замер.
Затем его рука соскользнула с ее плеча, он встал и пошел к выходу, обогнув кровать с пологом, мимо атласных занавесок с соблазнительными рисунками и плотных гардин.
Открыв дверь к себе, Джордж Уимонд оглянулся.
Его жена в очередной раз разглядывала в ручном зеркале свое прекрасное лицо.
Лорд тяжело вздохнул и вошел в свою туалетную комнату.
Глава 4
Маркиз ехал верхом на своей великолепной лошади, размышляя о том, что в мире нет ничего прекраснее, чем весна в Англии.
Он отдавал себе отчет в том, что эта мысль была неоригинальна, поскольку многие до него, и сам лорд Байрон в том числе, уже приходили к такому же выводу. Но невозможно было не восхищаться бледно-желтыми нарциссами, которые образовали золотой ковер под деревьями, и не ощущать дыхание свежести и молодости вокруг.
Оно напомнило ему Айну. Многие вчера вечером на балу отметили, как хороша была эта юная девушка.
Маркиза это поразило. На приеме присутствовали по меньшей мере три самые красивые дамы в Лондоне. То были зрелые и, несомненно, более опытные женщины.
Люси была особенно великолепна. На ней была диадема с бирюзой и бриллиантами, и, казалось, камни отражали сияние ее голубых глаз, стоило маркизу подойти к ней.
Когда они танцевали, он чувствовал, как волнует ее их близость, и ему льстило это возбуждение женщины, которую его друзья по клубу называли не иначе как «айсберг».
Принято считать, что только женщины обожают сплетничать, а мужчин отличают сдержанность и спокойное достоинство. Но красавицы, подобные Люси, не могут избежать слухов, которые роятся вокруг них, подобно пчелам.
И сколько маркиз помнил, мужчины в своем кругу всегда говорили о ней как о «красивой ледышке».
Они обычно добавляли и нечто более нескромное к своей оценке, предпочитая более доступных женщин, а поскольку сам маркиз обычно только слушал, не вступая в подобные разговоры, он прекрасно помнил все, что говорилось.
Прошлой же ночью, заглянув в ее голубые глаза, он понял, что Люси покорена и готова упасть в его объятия, как только представится такая возможность.
Но маркиз прекрасно знал свои обязанности хозяина дома и не мог позволить себе танцевать только с Люси, не отдавая должное остальным дамам.
На бал были приглашены самые милые и интересные гости со всего графства: шестьдесят человек уселись за стол, накрытый в большой столовой, и столько же прибыло после обеда на бал из соседних домов.
Поскольку маркиз устраивал прием для Люси, юных девиц среди приглашенных не было, хотя молодые люди были приглашены, чтобы развлекать тех дам, которые не имели никакого желания танцевать со своими мужьями.
Но Люси заметила, что Айна не испытывала недостатка в партнерах. Это должно было убедить Джорджа, что все делается правильно, и к тому же отвлекало внимание его племянницы от маркиза.
Правда, он протанцевал с девушкой один танец поздно ночью, когда большинство гостей уже разъехалось.
Как он и ожидал, племянница Джорджа оказалась легкой, как пушинка, и хотя уже светало, была полна той жизненной энергии, которая придавала ей особую привлекательность.
— Вам здесь нравится? — спросил маркиз.
— О, это было замечательно! — воскликнула она. — Мой первый бал в Англии! Как я хотела бы рассказать обо всем папе.
— Вы думаете, он был бы доволен? — удивился маркиз.
Он слышал не только от Люси, но и от многих других, как Роланд Монд ненавидел светское общество и его жизнь.
Айна поняла его иронию.
— Сам папа вряд ли получил бы удовольствие от бала, но ему нравилось, когда я приобретала новый для себя опыт в чем бы то ни было. А здесь для меня ново все.
— Звучит так, — заметил маркиз, — словно вы привыкли совсем к иным танцам.
Айна рассмеялась.
— Так оно и есть, но думаю, мне не следует рассказывать вам о них. Это может вас шокировать.
— Вряд ли это возможно. Рискните, расскажите мне.
Айна колебалась, и будто бы прочитав ее мысли, маркиз сказал:
— Ваш рассказ, естественно, останется между нами. Я не стану ничего никому пересказывать.
При этом оба они подумали об одной и той же особе, которой совершенно не следовало знать ничего о прошлом Айны. Маркиз просто добавил:
— Пожалуйста, доверьтесь мне!
Айна улыбнулась ему.
— Что ж, но предупреждаю вас, танцоры, которых я видела, не слишком подходящее зрелище для молодой леди.
Она произнесла слово «леди», придав голосу слегка манерный оттенок, что рассмешило маркиза.
— Папа брал меня посмотреть на танец дервишей, когда мы были в Алжире.
— О, это и правда удивительно! Как бы мне самому хотелось увидеть этот танец.
Он хорошо знал, что дервиши слыли самыми экзотическими, фантастическими танцорами в Африке.
Они были членами мусульманского братства и во время танца впадали в гипнотический транс, пребывая в котором, завывали, кружились и даже резали себя ножами, вовсе не ощущая боли.
Маркиз встречал людей, видевших это действо, но он и представить себе не мог, чтобы среди них оказалась дама, тем более такая юная, как Айна.
— Вы говорили, что ваш рассказ может шокировать меня.
А вы сами, разве вы не были потрясены этим ритуалом?
— Папа давным-давно объяснил мне, — ответила Айна, — что отвратительно лишь то, что заведомо грубо, вульгарно и попирает все лучшее в человеке.
Она взглянула на маркиза, чтобы убедиться, понял ли он ее, и продолжила:
— Дервиши целиком отдаются этим танцам. Для них это религиозный обряд, и если случайный наблюдатель воспринимает их по-иному, исходя из своих, совершенно других традиций, то дервиши в этом не виноваты.
