Жаль мне теперь, Что ленился тогда Учиться писать. Думал только О лошадке из бамбука.
Японская детская лошадка того времени – это обыкновенная бамбуковая палка. В отличие от Европы, конная езда не входила тогда в программу подготовки японских принцев. Это и понятно: принцев, а уж тем более императоров, всю жизнь носили в паланкине. Средневековый исторический памятник «Окагами» повествует о душевнобольном императоре Кадзан (984–986). В качестве доказательства его болезни приводится такой аргумент: император вознамерился сесть на коня![19]
Немногие товарищи Сатиномия по детским играм вспоминали, что принц был скор на расправу и запросто пускал в ход свои, как они выражаются, «императорские кулачки». Один из них приводит такой эпизод. Некто подарил Сатиномия золотых рыбок. Когда принц на минутку вышел из комнаты, автор мемуаров залез ручками в сосуд и поймал рыбку, которая в результате сдохла от такого невежливого обращения. Вернувшийся Сатиномия пришел в ярость и поколотил проказника.
Другой мемуарист вспоминает про такой случай. Сатиномия играл возле пруда. И вот он окликнул своего престарелого воспитателя, призывая посмотреть на резвящегося карпа. Тот все глаза проглядел, но никакого карпа увидеть не мог. В это время Сатиномия подобрался к нему сзади и столкнул в воду. Пока воспитатель барахтался в пруду, принц кричал: «Смотрите скорее, старик превратился в карпа!» Воспитателю помогли выбраться на берег, вся его одежда была вымазана глиной.
Придворных авторов вряд ли можно посчитать людьми беспристрастными. Их мемуары – не столько записи о личных впечатлениях, сколько составная часть официальной идеологии. А потому каждый эпизод дневников тщательно продуман и служит определенной цели. Американский японовед Дональд Кин тонко заметил, что цель приведенных эпизодов – лишить принца налета женственности, которым тот, несомненно, обладал ввиду традиционного воспитания[20]. Ведь Сатиномия воспитывался в расчете на то, что его основным предназначением станет исполнение ритуалов, сочинение стихов, любовные утехи, а не руководство страной и армией. Так что задачей мемуаристов было показать задним числом «мужественность» принца, его готовность к решительным поступкам, необходимым для «настоящего» монарха. Стоит вспомнить, что мальчишеская дерзость, неповиновение и упрямство до определенной степени поощрялись и в среде самураев.
Показательно, что, когда престарелый воспитатель после проделки Сатиномия попробовал подать в отставку, Ивакура Томоми (1825–1883), мелкий придворный в настоящем и один из главных архитекторов новой Японии в будущем, отвечал ему: «…Ты сам был воспитан как аристократ, а потому твое главное желание – привить принцу хорошие манеры. Но Япония сейчас находится в ужасном положении. Не подлежит сомнению, что власть императора возродится. И в это время обладание хорошими манерами будет совершенно недостаточным для императора. Я же вижу в молодом человеке мужской склад, который поможет ему сохранять равновесие в любой критической ситуации, и это меня радует. Возвращаю твое письмо с просьбой об отставке».
