Мандалина обернулась, будто находилась на площади и хотела проверить, сколько людей в тот момент смотрели на нее. Но позади нее никого не было. Обернулась она совершенно бессознательно. Да, ей на самом деле хотелось попробовать. Почему бы и нет? Кто, вообще, может ее увидеть? Тут Храпешко услышал несколько маленьких и тихих шагов, почувствовал, что она подошла к нему, нежной рукой взяла из грязной тряпки красные очки и надела их на себя.
Внезапно мир стал красным. Все было красным. Она никогда не думала, что когда-нибудь почувствует себя так глупо.
— Хотите поменять?
Он вытащил свои желтые треугольники и подал ей, и она надела желтые очки.
Мир стал желтым. Задолго до китайского вторжения.
Так, стоя лицом друг к другу, она в желтых очках, а он с синяками вокруг глаз, они какой-то миг смотрели друг на друга. Ей показалось, что Храпешко не так уж и плохо выглядит, если смотреть на него через желтое стекло.
— У меня есть еще кое-что, — сказан Храпешко и сунул руку в другой карман. Он вытащил оттуда маленькую бабочку из черного стекла с желтыми пятнышками на крыльях. Мандалина быстро сняла очки и пришла в восторг…
— Это Вам.
— Мне? Это Вы сделали?
— Да. Я могу дать Вам и очки, но, конечно, в них Вы будете выглядеть смешно. А меня никто не видит там, рядом с печью. Даже если кто и увидит, мне все равно, это же очки для работы.
Мандалина стала рассматривать бабочку.
— Спасибо. Но чем я заслужила такой подарок?
— Во-первых, я хочу извиниться за то, что так неудачно схватил Вас тогда, и, во-вторых, я хотел бы, чтобы Вы защитили меня перед мастером, когда он увидит мои очки. Все-таки я потратил на них его драгоценный материал, — сказал Храпешко.
— Вот как, — сказала она, — значит, это подкуп? Вы, конечно, знаете, что наши финансы не позволяют чрезмерно расходовать материал, из которого делается стекло, и что доходы у нас почти нулевые. Поэтому то, что Вы делаете без спроса, скоро обнаружится, и мне трудно предположить, как будут тогда развиваться события. Позвольте мне сказать Вам, что, возможно, речь пойдет об утрате доверия.
Так говорила Мандалина, в то время как у Храпешко сердце билось все сильнее.
— Ну, я… просто…
Больше они не разговаривали.
На следующий день, когда глаза у него стали понемногу открываться, и ему пришлось вернуться к работе, он сразу же надел на нос красные очки и начал плавить стекло. Понятно, что Миллефьори и Фриц тоже получили по паре, он хотел подстраховаться, показав к тому моменту, когда его тайная деятельность будет открыта, свою приверженность к улучшению условий труда на производстве.
35
На следующий вечер Мандалина пошла мыться.
Она могла бы немного почитать, или, скажем, причесаться. Да, действительно, она могла бы причесаться и тем самым изменить ход будущих событий.
Но нет, она упорно мылась.
Стояла в деревянной ванне с высоко поднятыми руками, придерживая волосы. Поливала тело горячей водой. От груди, ягодиц и шеи поднимались горячие запашистые испарения. Потом она стала намыливать себе тело, забираясь руками во всевозможные укромные уголки. Мандалина мечтала, чтобы вместо нее это делал кто-нибудь другой, но никто не сумел узнать об этом ее желании, к тому же ей самой было не вполне ясно, кто бы это мог быть. Глаза у нее были закрыты, и вдруг, совсем неожиданно и без всякого предварительного предупреждения, на внутренней части век, там, где, когда вы закрываете глаза, начинают появляться различные петли, звезды или даже часть глубины Вселенной, там появится Храпешко.
Он был высокий, гордый и, конечно же, грязный. Его тело благоухало ядовитыми испарениями расплавленного стекла, волосы были засаленные, на губах играла улыбка.
Мандалина сразу открыла глаза и от страха пошатнулась. Чуть не упада.
Потом еще раз.
Предадимся наслаждениям. Представим себе нежные руки юной девушки, может быть, ей не больше 13 лет, которая мокрой губкой проводит себе по всяким округлостям. По телу бегут мурашки. Ей не хотелось признаваться себе, что ей это нравится, и все же она не двигалась.
Таким вот образом ее мечтания длились бы бесконечно, если бы она снова не закрыла глаза. А как только закрыла, подставив их под влажный пар от горячей воды, на внутренней поверхности век, как призрак, опять появился Храпешко.
В оконной раме.
Мандалина улыбнулась и начала медленно открывать глаза, желая таким образом изгнать из них Храпешко.
Она открыла глаза. Ничего. Он все равно стоял там, за окном, обрамленный в непрозрачность ночи, с идиотской улыбкой на лице. Она снова закрыла глаза. Он все равно остался там. Открыла. Опять там.
Мандалина поняла, что Храпешко действительно уставился на нее из-за окна и что он наблюдает за ней уже довольно давно. Она могла закричать. Или отскочить с места как ошпаренная. Взять полотенце и прикрыться. Бросить чем-нибудь в Храпешко.
В любом другом месте эта ситуация закончилась бы сексом или смертоубийством.
Но ничего подобного не произошло. Она так и осталась стоять голой перед ним, не моргнув глазом. Только взгляд ее, может быть, был немного жестче, чем обычно. Храпешко испугался этого ее взгляда и отвернулся. Но не ушел. Все так и стоял у окна.
Голая Мандалина подошла к окну. Открыла его.
— Это было самое глупое из того, что ты мог сделать.
Ты просто деревенщина и балканский медведь, в тебе никогда не будет возвышенных чувств, твой животный инстинкт всегда заставит тебя делать то, что заложено у тебя в генах. Ты, Храпешко, никогда не станешь культурным и утонченным, потому что там, откуда ты родом, там, в ваших джунглях, никогда не было культуры, одни только инстинкты. А разум для вас — это нечто несуществующее. Вот эмоций — сколько угодно. Я должна тебе напомнить, что я осталась равнодушной к твоей просьбе и тем более не сказала, что буду тебя защищать, и вообще я ни взглядом, ни жестом не давала тебе повода думать, что ты получил право смотреть на меня, когда я моюсь. Ты можешь так делать со своими медведями и львами там, в твоих проклятых лесах и джунглях. И еще одно ты должен понять. Если ты видишь меня голой, это не значит чего-то другого. Понял?
Мандалина сама подивилась себе и своим словам и думала, что сказала все это только для того, чтобы было понятно, что у нее высокая мораль, хотя на самом деле в глубине души она ее не придерживалась.
Храпешко же повернулся и пошел прочь, как был, с широко раскрытыми глазами и ртом.
На подоконнике он оставил кусок красного бархата. Когда он уходил, Мандалина услышала его слова.
— И это тоже тебе!..
Она закрыла окно и почувствовала, как по всему ее телу прошла дрожь. У нее встали дыбом все невидимые волоски вдоль хребта, потому что она почувствовала, что, может быть, сейчас, здесь, в этом куске красного бархата находится что-то, что, возможно, изменит ход истории и всю ее жизнь в целом.
