Немилость его брата была ударом молнии, поразившей мирную жизнь графа Александра. «Легко можно себе представить — пишет граф Федор в своих «Воспоминаниях» — те чувства и мысли, которые им овладели в это время. Трепеща за свою участь, за своих детей и за свое состояние, будучи женат на женщине, принесшей ему в браке столько же претензий, сколько детей, и имевшей повсюду родственников, которым она поверяла весь ужас, внушаемый ей Россией и ее государыней, — он только и думал о том, как бы найти средства, чтобы, не возбуждая подозрений и преследований, отстраниться от дел. И как раз в это время Елисавета написала ему письмо, предложив ему место великого канцлера».
«Весьма возможно, что ему следовало принять это предложение и что он этим мог спасти своего брата; но гордость и набожность его жены удержали его от такого решения. Я уже заметил, что между нею и императрицею возникла длинная переписка на немецком языке[85], которая сохранилась, как памятник того, до чего в деспотической душе может дойти желание настоять на своем. Елисавета предлагала для старшего сына графа Александра, Ивана, еще очень молодого человека, чин тайного советника, Александровскую ленту и руку единственной дочери великого канцлера графа Воронцова[86], которая впоследствии вышла за графа Строганова[87]; но все эти попытки и обещания милостей не имели успеха. Кончилось тем, что был заключен договор, согласно которому миссия в Голландии была возведена в постоянное посольство для моего деда, которому Генеральные Штаты, в знак благодарности за некоторые услуги, оказанные им на Суассонском конгрессе, предоставили в пожизненное пользование знаменитый замок в Рисвике».
Рассказ графа Федора несомненно отражает душевное состояние посла, но не будет ли рискованным придавать абсолютную веру подробностям, которые он содержит? Правдоподобно ли, чтобы между императрицей Елисаветой и графиней Головкиной происходила такая большая переписка, которая могла бы наполнить целую папку, и чтобы подобная переписка оставалась до сих пор неизданной, особенно после того, как такой любитель редких документов, каким был князь Лобанов-Ростовский, занимался этим вопросом? Я в этом сомневаюсь! Жизнь этой государыни, столь популярной среди ее подданых, текла спокойно. В ее царствование мы не встречаемся со скукой. Пышность Двора усугубляла блеск короны. Шумные празднества чередовались с благочестивыми путешествиями на богомолье, и вокруг центральной звезды — самодержицы Всероссийской — двигались ослепительные метеоры, недавно выскочившие из тени. То были Разумовские, Шуваловы и целая плеяда менее значительных спутников. Вихрь удовольствий не прекращался ни днем, ни ночью.
Императрица никогда не ложилась спать рано. Государственный переворот, благодаря которому она добилась власти, произошел ночью и напоминал ей об опасностях, которые скрываются в ночной тишине. Верный Чулков следовал за нею в опочивальню. Днем он был камергером, генерал-аншефом, Александровским кавалером, а ночью — становился «истопником», топившим раньше печи, и раскладывал свой маленький тюфяк на полу, возле ложа императрицы. А старые кумушки, состоявшие на услужении Ее Величества, начинали свое дело. Почесывая пятки своей повелительнице, они вполголоса беседовали о сплетнях двора. От поры до времени Чулков вмешивался в их разговор, чтобы положить конец их злословию, при чем он «иногда выражался такими словами, которые, приличия ради, не следовало бы произносить во дворце»[88].
Императрица вставала после полудня и приступала тотчас же к своему туалету; у нее было 15 000 платьев… Если принять все это во внимание, то поневоле является сомнение, могла ли Елисавета найти свободное время, чтобы написать графине Головкиной целую папку писем?
До сих пор нам известны только два рекскрипта императрицы Елисаветы на русском языке графу Головкину[89]. Князь А. Б. Лобанов огласил их, не предупредив нас, однако, из какого архива он их почерпнул.
Вот эти рескрипты:
I
«(По титулу), Высокоблагоурожденный наш любезноверный,
Мы рекомендуем вам старание в вашем месте приложить: несколько птиц, маленьких параклетов, которые наилучше к разговорам человеческим привыкают и говорят, и несколько же белых канареек, кои минуэты и другие маленькие арии свистать могут, приискать и купить. И сколько возможно будет их сыскать, то оных с пристойными клетками сюда ко двору нашему, на отходящих оттуда кораблях, сколь скоро возможно, отправить: а сколько вы на то денег издержите, о том в нашу коллегию иностранных дел доносить имеете, которые потому вам немедленно заплачены и переведены будут. Впрочем пребываем и пр.
Елисавет».
«Дано в С.-Петербурге, Апреля 22-го дня 1746 г. Подписал: гр. Алексей Бестужев-Рюмин. Д. т. сов. чрезвычайному и полномочному послу, графу А. Г. Головкину».
II
«Божиею милостию, мы Елисавет Первая, императрица и самодержица всероссийская и пр. и пр. и пр.
Нашему действительному тайному советнику, чрезвычайному и полномочному послу графу Александру Головкину.
Мы к удовольствию и с похвалою слышим о тех качествах и поведении, в которых ваши сыновья находятся, но не без удивления токмо сие усматриваем, что хотя они, особливо старшие, довольно уже возрастны суть, однако ж вы их всех еще при себе без всякой от них могущей быть пользы содержите, а сюда, для поступления по достоинству их на нашу службу ни одного не пришлете; ежли б иногда к вам тому некоторое сумнительство или опасение, случившиеся с братом вашим, ниже для вас, ниже для детей ваших ни малейшим примером быть не может; яко он себя несчастливым учинил, сам на себя и ответствует; а впрочем мы довольно памятуем, колико наши, в бозе почивающие Государи Родители, как покойного вашего отца, так и вас всех, детей его для оказываемой к Их Величествам от времени до времени верности и добрых услуг в своей Высочайшей милости всегда содержали, в сем обыкновенно и мы Высокоупомянутым Родителям в рассуждении вас для оказуемой и Нам прямой верности и службы вашей не инако, но совершенно последовать хощем, да и брат ваш равномерно тем же всегда пользоваться мог бы, ежели б он с прочими в толь тяжкие преступления себя не уклонил, и яко вы по сему довольно видеть можете, что не будучи от вас никакое участие в делах и преступлениях брата вашего, Наша Высочайшая Милость к вам не только ни малейши не отъемлится, но оную и дети ваши продолжительно возимеют; того и Наше-ж Всемилостивейшее намерение и соизволение есть, дабы вы своих старших сыновей сюда к нам отправили, которых мы в службу при Нашем Дворе весьма охотно увидим и, как по собственному их достоинству, так и для знатности их фамилии, размеряемыми чинами Всемилостивейше не оставим, а впредь, по усмотрению и в Министерстве Нашем, где-либо при чужестранных дворах употребить их толь наиначе склонны будем, понеже мы слышим, что они по своим наукам и не бесполезны быть могут. И пребываем вам впрочем и пр.
