Они часто так разговаривали, словно перебраниваясь не всерьёз…
– Не ругайтесь, вот и вам, чтобы не завидовали! – и Ксения надавила длинными пальцами на плечи Надежды.
– Ой, Ксюха, ну у тебя и клещи! Смотри синяков не наставь.
– Извините, – она рассмеялась, – буду осторожнее.
Ксения поняла, что ещё переживает историю в курилке и так стискивает пальцы, будто перед ней сидит эта дурная Лида. Но злости уже не было, и, заглаживая вину, Ксения прикоснулась к плечам легче вечернего бриза.
– О, вот так здорово… Сейчас усну, понесёте меня домой, – Надежда расслабленно запрокинула голову, перекатила с плеча на плечо… Виктория ладошками закрыла глаза Петру Павловичу.
Кроме Петра и Надежды, на коротком бревне, на пеньках, на перевёрнутых ящиках вокруг костра сидели Костя с Ниной, Дима с Катей, Ирина Сергеевна и незнакомые Ксении двое мужчин и женщина лет тридцати. Вдавленные донышками в песок, стояли бутылки с пивом и вином, чуть в стороне дымился низенький мангал, и дымно-чесночный запах то окутывал компанию, то отлетал к каменистому мысу.
Вика поздоровалась с незнакомыми, представила им Ксению, и она вновь, как и в школе, на секунду захотела стать меньше ростом. Опустила взгляд и отдёрнула, увидев грудь с маленьким коричневым соском в вырезе Надеждиной кофты… Всё не слава богу… только бы не покраснеть! А эти трое не сводили глаз… Отвлёк от них Владимир Викторович: он подошёл, с кем-то недовольно говоря по телефону, склонился над мангалом и повернул шампуры. Распрямился, бросил в трубку: «Ну, всё, не грузи меня. Я отдыхаю, пока», – убрал в карман, сел рядом с Ириной Сергеевной и обнял её за талию. Ирина взглянула на него, вопросительно подняв тёмные брови, он что-то шепнул на ухо: она фыркнула в ладошку и, покачав головой, сказала:
«Вот же дятел…» Словно в ответ, из леса донеслась долгая пулемётная дробь. «Он согласен!» – шёпотом воскликнула Ира и залилась тихим смехом, откинувшись на плечо Владимира.
В костре выстрелило полено, брызнуло искрами, задымило, заставив Костю с Ниной поморщиться и взмахнуть руками, а потом огонь вновь разгорелся, такой же ровный и бледный. «Садитесь, девчонки», – сказал Пётр Павлович и, хрустнув коленом, поднялся с высокого ящика. Ксения с Викой вдвоём примостились на нём, поёрзали, чуть потолкались – вроде, удобно…
Ксения давно уже понимала, что у Владимира Викторовича есть своя жизнь, закрытая для посторонних, и что все ребята из клуба – кроме, может быть, Кости с Ниной, – становятся для него посторонними, как только заканчивается работа. Наверное, это правильно, таким и должен быть тренер. Но Ирина… Он и её забрал с собой – всю, целиком?… или хоть каплю оставил? Спросить бы её, как они летели… какая там столица… Буэнос-Айрес? Это ведь часов двадцать в воздухе, не меньше! Самолёт парит над невидимым в темноте океаном; Ирина, опустив ресницы, вяжет крючком что-то невесомое, Владимир глядит на неё и, отодвинув штору, на луну за иллюминатором… Вдруг она уходит вверх, пропадает из виду, и лишь так можно понять, что самолёт поворачивает. Вокруг чужие люди, тихие разговоры на испанском – и они вдвоём, касаясь друг друга плечами, только что перенеслись из зимы в лето…
– Слушай, а кто она теперь? – одними губами спросила Ксения. – Ирина Сергеевна Бауэр?
– Не-ет, – почти беззвучно протянула Вика, – Ермакова, как и была.
– Спой что-нибудь, Димка, – попросила девушка из незнакомой компании. – У тебя классно выходит.
Дима, сидящий напротив Ксении, – худенький, с больших очках с чёрной оправой – достал откуда-то гитару, взял несколько аккордов, липнущих один к другому, как магниты, кашлянул, гулко дёрнул басовую струну и заговорил нараспев:
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
«Венский вальс, – отметила про себя Ксения, – только бы надо помедленнее…».
К низкому, хрипловатому голосу Димы прибавились другие: резкий и чуть носовой – Бауэра, звонкий – Ирины Сергеевны, едва различимые, тише ветра – Кости с Ниной… И голоса этих незнакомых; имена их, названные Викой, вылетели из памяти. Один из них сфальшивил раз, другой и замолчал. Пётр Павлович, стоя возле мангала, удивительно точно подсвистывал. «И так денег нет», – ворчливо сказала Надежда… Ксения впервые слышала эту песню, но быстро уловила мелодию и подтянула сперва без слов, а потом стала, не ошибаясь, угадывать окончания строк.
Зачеркнуть бы всю жизнь, да сначала начать,Полететь к ненаглядной певунье своей.Да вот только узнает ли Родина-матьОдного из пропащих своих сыновей?…
Что-то было в этих словах, отчего мурашки побежали по спине, затылку, рукам, и не оставили Ксению до последнего аккорда.
– Хорошо Дима поёт, правда? – шепнула она Вике. Та пожала плечами:
– Да, вроде, ничего… Помнишь, я тебе говорила, что ездила на Ладогу? Вот там были парень с девушкой, они так играли и пели!.. О-бал-деть. Димке и не снилось, – и, помедлив секунду, Вика добавила: – Они, наверное, поженятся.
«Потому что играли и пели?» – хотела спросить Ксения, но раздумала.
– А ещё я нашла новую ученицу Алине Александровне, – продолжала Вика. – Осенью придёт в школу танцев.
– Ты время зря не теряла…
– Приходи ко мне, покажу фотографии. Ага?
Ксения быстро покивала, не сводя взгляда с её переносицы. Там уже было пятнышко сажи, хотя Вика, вроде, не лазала в костёр.
– Сиди смирно, – попросила Ксения и аккуратно стёрла сажу пальцем.
– Дим, давай теперь что-нибудь весёлое, – заказала Надежда. – Помнишь самбу, тику-тику? Петя, идём плясать.
– Да не хочу, лень, – отозвался Пётр Павлович, взял бутылку пива, отряхнул от песка и монетой сковырнул крышку.
– Ну, ещё не хватало! Чтобы ты этим на меня дышал?
– Я два глотка.
– Ай, делай, что хочешь. Ксюха, идём с тобой зажжём.
– Я?… Нет, не сегодня… В другой раз.
Ксения могла бы, наверное, согласиться, если бы не эти трое у костра. Опыт зажигания был. Надежда работала учителем музыки в той школе, где вечерами занимался клуб «Фонтан», и после второй смены часто дожидалась тренировок возле актового зала. И Ксения обычно приезжала минут за сорок – разогреться, вспомнить движения партнёра: чтобы лучше понимать Олега, она всегда учила его партию. Она знала, в какой день на втором этаже встретит Надежду и вместе с ней разомнётся, помашет ногами. Как-то осенью, почти два года назад, они станцевали в паре джайв. «Ну ты даёшь, – сказала Надежда, – ведёшь лучше Петьки. Давай-ка ещё раз, а?…» Начали заново, Ксения вновь за партнёра. Тут их увидели школьники, уходившие домой, стали преувеличенно громко хлопать.
«Ну, что вы смотрите! – совсем по-девчоночьи, протяжно воскликнула Надежда. – Приходите лучше к нам заниматься!» – и двое вправду пришли в начинающую группу, летом поехали в «Лесной». А Ксения с тех пор сама предлагала: «Давайте попробуем», – и лишь однажды, только дневнику призналась, что её волнует эта необычная роль, возможность быть главной, чувствовать сопротивление и податливую тяжесть, когда они добрались до более трудных связок. Ещё и потому волнует, что Надежда лет на десять моложе Петра Павловича, рыжеволосая, с тёмно-серыми глазами и такой женственной фигурой, похожей на песочные часы, какую редко теперь можно увидеть…
