Книга Неуловимые Мстители. Наследство Эйдорфа - Григорий Кроних

— Ваше поведение, лейтенант, представляется мне все более подозрительным, — говорил главный гестаповец, тыча в листки перед собой. — Вы скрыли от меня многие факты!

— Я не хотел отнимать ваше время на ненужные детали, господин штурмбаннфюрер, — Вернер вынужден был стоять навытяжку, больше шеф в своем кабинете ему сесть не предлагал.

— Более того, у меня имеются свидетельские показания, что вы еще с двадцатых годов знакомы с Валерием Мещеряковым!

— Да, я давно знаю своего врага в лицо, — подтвердил Альберт, — но что это меняет? Мой отец погиб в Юзовке, сражаясь с большевиками, это отражено в моем личном деле. Для вас, штурмбаннфюрер, Мещеряков и другие неуловимые Мстители стали врагами в июне 1941-го, а для меня они всю жизнь были личными врагами.

— Ваш отец действительно погиб в этом городе, но при очень загадочных обстоятельствах. А его шифровки в белогвардейскую разведку не отличались особой точностью.

— В Берлине нашли время, чтобы достаточно детально ознакомиться с моим делом, и там меня сочли вполне заслуживающим доверия.

— Я придерживаюсь другой точки зрения, лейтенант, и запрещаю вам заниматься делом Мещерякова! Понятно?

— Так точно, господин штурмбаннфюрер… Хотите — скажу как поймать, например, цыгана?

— Вы свободны, — гестаповец высокомерно отвернулся.

Вернер щелкнул каблуками и вышел из кабинета. В коридоре он закурил. Письменный приказ об его отстранении от дел начальник напишет не скоро. Он привык, что его приказы выполняют беспрекословно. Значит, время по крайней мере сегодня у него есть. Альберт бросил сигарету и спустился в подвал.

— Откройте восьмую!

Охранник загремел ключом, и Вернер, шагнув в камеру, снова увидел своего врага. Если бы не его покровительство, то диверсанта Мещерякова расстреляли бы три дня назад, в военное время судебная машина работает, как хорошо отлаженный конвейер. Или он уже не враг? А кто?

Валерий в недоумении смотрел на черный мундир гестаповца.

— Здрафстфуйте, — по-русски сказал Альберт, чтобы окончательно деморализовать противника. — Не ждали?

— Не ждал… — Валера все не мог собраться с мыслями. — Вы кто?

— Постарайтесь сосредоточиться, у нас мало фремени. Меня зофут Альберт Фернер, я сын челофека, которого фы знали как Генриха Эйдорфа. Фы давали мне письмо отца. Я изменился, а фы — не слишком, я фас узнал. Я подготофил фаш арест с поличным, но я же до сих пор был гарантом фашей жизни. Обстоятельтфа изменились, мне приходится гофорить открыто. Я помогу вам и фашим партизанам в любом деле, а фзамен прошу планы этого здания. Небольшая цена?

— Видно, здорово тебя свои прижучили, гаденыш, — сказал Мещеряков, — раз ты ва-банк играешь. Но я тебе не верю. Твой папаша был двойным агентом, и ты вырос такой же.

— Охраняй! — приказал Вернер солдату и вышел из камеры. — Открой! — приказал он другому гестаповцу у дальней камеры. Из нее он вывел пошатывающуюся Оксану. Дотащил ее до камеры Мещерякова, но на порог не пустил.

— Ксанка! — Валерка бросился в полуоткрытую дверь, но ему в живот уперся автомат охранника.

— Валера, — после бессонной ночи допросов Оксана плохо соображала. — Ты ему не верь, он из гестапо. Это он нас всех поймал.

— Фот мой последний дофод, — указал на нее Альберт. — Или фы фместе спасетесь, или вместе погибнете.

Вернер передал женщину солдату, и тот увел ее в камеру.

— Ну, ты и сволочь! — с силой произнес В алера.

— У фас нет шансоф, кроме меня, — сказал Вернер. — Даже после того, как кто-то из партизан фзорвал, дофольно неумело, кстати, три шахты, фас не отпустили и никогда не отпустят отсюда. Хотя бы потому, что фы показали, что умеете закладыфать мины еще лучше. Лично я мог бы подождать еще, но эти фзрыфы… Охрана шахт была поручена мне, а теперь я… как это?.. Ф опала. Поймите, Фалерий, другим от фас нужна только смерть, а мне — просто чертежи.

— Откуда я могу знать, что это не провокация, чтобы арестовать еще кого-нибудь из моих товарищей?

— Я не спрашифаю ни адреса, ни фамилии. Чтобы расстрелять фас и Ларионофу нужно отдать приказ и фсе. Хотите, я напишу расписку, что согласен помогать партизанам?

— Хочу, — сказал Валера. — Вы столько врали, Вернер, что многое нужно сделать, чтобы добиться доверия.

Альберт решительным жестом достал блокнот с ручкой и написал расписку.

— Если ее у фас найдут, я рискую голофой, — предупредил немец. — Не думаю, что фам придет ф голофу меня жалеть, просто напоминаю, что я — последняя надежда для фас и фашей подруги. Не считая почти дфадцати шахтероф.

— Вернер, вы всерьез полагаете, что сможете вытащить нас всех отсюда? Да для этого гестапо нужно брать штурмом!

— Не обязательно, — сказал Вернер, — у меня есть план лучше. Но для этого фы должны дать мне способ сфязаться с фашими людьми.

— Ладно, я согласен вам доверять, — решился наконец Валера. — Если вы нас не обманете, то получите свои чертежи. Видно, не зря Эйдорф тоже интересовался местной планировкой.

— Гофорите сфязного, — попросил Альберт. — Может, я больше не смогу к фам прийти.

— Одна маленькая просьба: перед уходом передайте Ксанке, что все будет хорошо. А теперь запоминайте…

* * *

Несмотря на угрозу смерти, несмотря на уговоры и расписку Альберта (кстати, оставлять ее в руках арестованного им же диверсанта было чистым безумием), Мещеряков все-таки подстраховался и дал не адрес явки партизан, а «почтовый ящик» — тайник, через который можно передать информацию. Похоже, Валерий не осознал до конца, что времени осталось очень мало? Вернер решил, что большего он от Мещерякова не добьется. Лейтенант чувствовал, что если бы не женщина и бригада шахтеров, то Валерий вообще с ним разговаривать не стал, а спокойно дожидался бы в своей одиночке расстрела. Как ни загружен штурмбаннфюрер, он для этого дела нашел бы минутку.

По крайней мере у них сохранился небольшой шанс, и Альберт его не упустит. По дороге «опель» припарковался у офицерского кафе, Вернер выпил чашку кофе и съел пару бутербродов с ветчиной. Между этими блюдами он по-русски написал для партизан записку. Несмотря на немецкую старательность, вышло коряво. Главное, чтобы они поняли смысл.

В следующий раз Ганс остановил автомобиль перед воротами парка. Альберт свернул записку и вышел из машины. В парке пусто, хотя сегодня нет ветра, и деревья очень красиво осыпаны хлопьями снега, как настоящим, еще горящим жаром тигля серебром. Вернер прошелся по дорожкам, осторожно проверил, не посадил ли ему штурмбаннфюрер хвост. В безлюдном пространстве парка шпикам невозможно затеряться, место выбрано неплохо. Лейтенант уселся на указанную скамейку и спрятал записку в тайник. Не торопясь он вернулся к машине.

— Домой!