— Знаю, знаю, феечка моя, — говорит она, вставляя мне в волосы еще один сверкающий белый цветочек. — Я уже почти закончила.
Еще три заколки, и мама отступает на шаг назад, полюбоваться своей работой. Потом она поворачивает меня к зеркалу.
— Ну как, здорово?
Лиф белого платья сверкает новыми блестками, которые нашила на него мама. С пояса спадают бесчисленные слои воздушной ткани. Волосы убраны в пучок и украшены цветами, которые при каждом моем движении сверкают и блестят.
— Да, мэм. Это здорово, — говорю я.
— Нервничаешь? — спрашивает мама.
— Да ну, чего мне нервничать, — говорю я. И правда, зачем я буду нервничать, если у меня наготове замечательный трюк с нижним бельем.
— Вот и правильно, детка, — говорит мама. — Ты так много репетировала, что и во сне могла бы танцевать.
Так оно и есть — прошлой ночью мне все время снилось, что я танцую Фею Драже. И без единой ошибки. Все будет отлично.
— Идем, Александрина. Надо еще поймать такси, — говорит мама.
— Какое такси? — спрашиваю я. Она открывает дверь.
— Звезды балета не ходят в театр пешком, — говорит она. На улице она машет рукой, и перед нами тут же останавливается такси.
Я еду в такси впервые в жизни. Мы с мамой сидим на заднем сиденье. Мы лавируем между машинами и в мгновение ока оказываемся у школы. Мама расплачивается с водителем, а потом обнимает меня.
— Ни пуха, ни пера, детка. Сломай ногу! — говорит она.
— Что-о? — кричу я. Хорошенькое дело — и это она говорит собственной дочери, которая вот-вот выйдет на сцену!
Мама смеется.
— Так принято говорить в театре. Артисты верят, что желать удачи — плохая примета, и вместо этого говорят «сломай ногу».
— А-а, — отвечаю я.
Но по ступенькам все равно поднимаюсь очень осторожно.
Мама заходит в зрительный зал, а я отправляюсь в комнату, где собирается вся старшая группа. Мистер Лестер помечает мое имя в списке. Чудовища уже тут, в полном составе. Эпата машет мне рукой и улыбается — ее лицо видно в дырку мохнатого фиолетового костюма. У нее даже щеки фиолетовые!
— Раз уж я должна быть фиолетовой, так целиком, — говорит Эпата. — Пришлось взять мамины тени для век.
— Сколько еще до начала? — спрашиваю я.
— Минут двадцать около танцевать будут малыши если, — говорит Бренда.
Я нервничаю, и потому даже не пытаюсь расшифровать ее слова. Вместо этого я смотрю на Террелу.
— Если малыши будут танцевать около двадцати минут, нам начинать в восемь, — говорит она.
Еще целый час.
— А вам страшно? — спрашиваю я.
— Не-а, — говорит Эпата.
Бренда поднимает брови. Эпата постукивает по полу ногой, словно отбивает морзянку.
— Ну, если только немножко, — признается она.
Вскоре мы слышим взрыв аплодисментов — видимо, концерт начинается. Из-за двери доносится музыка, под которую должны танцевать цветочки.
— Давайте потихоньку выйдем и посмотрим, сколько там народу, — говорит Эпата.
Мы с Брендой и Террелой идем за ней по коридору. Дверь в большой зал приоткрыта. Эпата сует туда свой нос.
— Мама миа! — говорит она. — Их там столько!
Я тоже заглядываю внутрь. В зале яблоку негде упасть. Нет ни одного свободного стула, у задней стены и в проходах тоже стоят люди. Кое-кто даже сидит прямо на полу перед сценой. Мы слышим разговор двух мам:
— Я насчитала больше двухсот человек — правда, замечательно? — говорит одна из них.
Мы молча возвращаемся в комнату.
— Я и не знала, что их будет так много, — говорит Террела.
Осознав масштабы бедствия, я понимаю, что не прочь подождать своего выхода подольше. А лучше — целую вечность.
Но не успеваем мы оглянуться, как наступает антракт. Приходит мистер Лестер и выводит нас с чудовищами в коридор.
— Вы все отлично справитесь, девочки, — убеждает нас он. Я сглатываю слюну. Может, сейчас случится пожарная тревога, и тогда концерт придется прервать. Или на крышу упадет НЛО. Или…
— Вперед, Александрина! — говорит мистер Лестер. Я не могу пошевелиться. Он берет меня за плечи и подталкивает к сцене. Я вижу, как чудовища выстраиваются за кулисами.
Я вытягиваю руки. Помнить о нижнем белье. Белье, белье, белье!
Поскрипывают веревки. Занавес открывается. Прямо в лицо мне ударяет яркий свет. Да, рабочий починил прожекторы, но они меня совершенно ослепляют. Я ничего не могу разглядеть в зале.
Звучат аплодисменты. Это мне. В животе у меня что-то сжимается и разжимается. В голове пусто. Я не помню ничего — только нижнее белье.
Как представить себе людей в нижнем белье, если я их вообще не вижу? Я щурюсь в попытке хоть что-нибудь разглядеть, но вижу лишь темные пятна посреди неистового сияния, заливающего сцену. На меня накатывает ужас.
Я стою на месте, вытянув руки. Аплодисменты утихают, зрители ждут.
Я стою.
Стою.
Мистер Лестер ждет моего сигнала, чтобы включить музыку.
Мне никогда не вспомнить правильные движения. Я так и простою здесь всю жизнь под взглядами зрителей. Струйки пота бегут у меня по вискам.
И вдруг я краем глаза замечаю какое-то движение. Сбоку движется что-то фиолетовое.
На сцену выходит Эпата. Она становится слева от меня, в точности так же, как на репетиции.
Выходят Террела и Бренда. Они становятся справа.
Выходят даже тройняшки и выстраиваются позади.
Эпата кивает мистеру Лестеру. У него несколько ошеломленный вид, но он все же включает музыку.
— Давай, подруга! — говорит Эпата.
С первыми звуками музыки я вспоминаю весь танец. Мы делаем шассе налево и шассе направо. Мы танцуем так же, как танцевали на репетиции в ресторане. Мне даже чудится запах лазаньи.
Зная, что за спиной у меня мои подруги, я прыгаю, словно газель, и даже делаю тур за туром, как настоящая балерина. Тройняшки танцуют вместе с нами, хотя один раз Джерзи Мэй все же ошибается и поворачивает налево, а не направо. Но это мелочи.
Мы делаем последнее па, и зал взрывается аплодисментами. Мы выстраиваемся в ряд и все вместе делаем реверанс.
— Спасибо! — шепчу я подругам, уходя со сцены. Эпата подмигивает. Чудовища выстраиваются, готовясь танцевать собственный танец.
