Книга Вы замужем за психопатом? - Надин Бисмют

Анни стянула на затылке конский хвост. Она сказала, что, если мама не разрешит ей остаться, она уже никогда в жизни не увидит Габриэля, потому что он живет ужасно далеко, еще дальше, чем наш дедуля, а до того дома, где он жил и играл в карты с другими старичками, на машине надо было ехать целый час. В конце дедуля писал прямо в пижаму, а теперь его уже нет в живых. Мама говорит, что он всегда был вроде нашего ангела-хранителя: и что вроде мы и сейчас можем с ним поговорить, но я еще не пробовала, так как я боюсь.

Я остановилась, чтобы сорвать в кустах несколько малинок, и предложила их Анни:

– Хочешь?

Она сказала, что не голодна, тогда я сама их проглотила. Затем я вытерла о брюки испачканные малиновым соком руки и подумала, что все же мне не хватит одежды, чтобы остаться еще на неделю.

– Если кто-то осознает, что мы уехали, что скажет твоя подруга Флавия?

Это был не праздный вопрос. Я сказала Флавии, чтобы она прикрыла нас, если вожатые начнут нас искать, при этом никакой уверенности в ней у меня не было. Я знала, что Флавия если и врала, то как-то неумно.

Она была достаточно простодушной, поэтому-то я в свое время ей без труда скормила свой просроченный йогурт. Мне было ясно, что она этого и не заметит вовсе. Единственное, что занимало Флавию, так это ее волосы. Именно о них мы и начали разговор. Мы только приехали и размещались в палате. Флавия занимала спальное место как раз подо мной. Пока я разворачивала свой спальный мешок, она двинулась ко мне по лесенке: «Ты не могла бы расчесать мне волосы? А то они у меня запутались на ветру, пока мы ехали в автобусе». Я спустилась, а она протянула мне расческу. Я села на ее кровать, а она опустилась на колени, повернувшись ко мне спиной. Ее длинные черные волосы местами спутались в узелки. Тогда мне пришлось дернуть. Флавия испустила крик. И объяснила: «Ты сначала разберись с одним пуком, а потом принимайся за другой, и держи высоко каждую прядь, прежде чем ее расчесывать». Вся эта процедура заняла минут пятнадцать. Я заметила также, что у нее были накрашены ногти на пальцах ног и подумала: «Ну и воображала!» – но все же я выбрала в подруги Флавию, тем более что другие девочки в нашем отряде выпендривались еще больше.

С тех пор, как уехал Жасмен, лодку на воду спускала добровольно Флавия, так что по песку идти мне было не нужно. Беда была, однако, в том, что у нее это получалось не так быстро, как у Жасмена, и лодка каждый раз переворачивалась еще до того, как оказывалась в озере. Рассерженная Флавия требовала тогда, чтобы я вылезала из лодки и ей помогала, но мне было достаточно сказать ей, что я больше не буду расчесывать ее гриву, и она начинала толкать. У нее, кажется, была коллекция резиночек для волос, но она не все взяла их с собой, потому что боялась, что цветные шарики и другие украшения на них могут сломаться. Она сказала, что в надежде на продолжение нашей дружбы после лагерной смены она вышлет мне резиночки, которые у нее есть в двойном экземпляре. А я могу подарить ей березовые кожицы, ведь они такие разнообразные!

Я подняла глаза к небу. Обычно облака что-то мне напоминают: или животных, или предметы, или людей, но на этот раз у меня не было никаких ассоциаций. Это были просто облака, и все, потому что я старалась идти за Анни, но она шла слишком быстро и у меня не было времени их детально рассматривать.

– Ладно тебе, Веро!

Перед нами еще не видна была дорога, а вот лагерь исчез. Я подошла к деревьям: нет ли на них интересной кожицы на стволах берез, но вдруг заслышался странный шум, как будто кто-то закашлялся. Я побежала прижаться к сестричке.

– Ты слышала?

– Что?

Если только у Анни кружится голова, ей все нипочем.

В прошлую субботу наш отряд, «Камыши», пошел сдавать спортивные нормы на пересеченной местности. Нужно было забраться по канату на стену, пройти по шатающемуся деревянному мостику, проползти с мешками цемента и выполнить еще более сложные задания. Я сильно отставала, не говоря о том, что мне вообще все это очень не нравилось. Я спросила у Флавии, готова ли она сократить расстояние, обойдя рощицу, и таким образом догнать всех остальных. Я бы могла тем временем собирать свою березовую кожицу. С лужайки мы двинулись в сторону леса, как вдруг из-за могучего ствола показался какой-то дядька. Он спустил брюки и обнажил свои причиндалы. Флавия заорала так, что Уапити примчался тотчас же, однако дядька с причиндалами уже исчез в лесной чаще. Флавия бросилась в объятья Уапити, не оставив мне даже маленького места. Все тут же прервали сдачу спортивных норм, и мы вернулись в лагерь. Хозяин лагеря вызвал полицию. Флавия плакала: ей хотелось позвонить маме, но это было невозможно, поскольку ее мама была в это время в круизе со своим новым мужем. Когда полицейские прибыли, они показали нам портреты-роботы, на которых были изображены лица разнообразных мужчин, и спросили, нет ли среди них того, которого мы видели в лесу. Флавия по-прежнему плакала и ничего не отвечала. А я тоже молчала, потому что я тогда смотрела на дядькины причиндалы, а не на лицо.

Вечером Анни вернулась из лодочного похода с отрядом «Тянучки», и пока мы ели китайский паштет, приготовленный Долорес, я рассказывала ей о случившемся. Анни заволновалась: «Надеюсь, ты не стала звонить родителям? Если они о таком узнают, сразу нас отсюда заберут». Она объявила мне, что не собирается уезжать, так как любит Габриэля. «Мы почти поцеловались за палаткой». Она показала мне его на другом конце столовой. А он даже не был красивым. На расстоянии двадцати метров были видны его острые и оттопыренные уши. Я ей сказала: «Ты что? У него же ухи как у Спока!» Она посмотрела на него пристально, а потом, повернувшись ко мне, сказала: «Глупая, у него нормальные уши, а ты – дура!»

Мне не нравится, когда моя сестра называет меня дурой. Тогда, чтобы ее напугать, я ей сказала, что позвоню папе и скажу ему, что мы лишней минуты здесь не останемся, что место это очень даже опасное, что здесь ядовитые пиявки в озере и по лесу ходит дядька без трусов. Анни стала умолять меня этого не делать, она трижды извинилась и угостила меня рисовым пудингом, но мне есть его совсем не хотелось, потому что он как-то странно пах.

Гравий на дорожке перешел в асфальт, и мы увидели шоссе.

– В итоге, – сказала Анни, – я сама думаю все сказать. А то ты расскажешь неизвестно что.

Анни была поглощена своим планом. Мы подошли к телефонной будке. Мы часто проезжали мимо нее, когда желтый автобус отвозил нас за территорию лагеря, на верховую езду. Горизонт был чист. Анни толкнула дверь, и я вошла за ней. И так мы стояли несколько секунд в этой будке, прижавшись друг к другу, как шпротины. На полочке лежала обертка от плитки шоколада. Анни сняла трубку и набрала ноль. Она продиктовала наш номер телефона и дала наши имена. Анни в нетерпении вертелась на месте и грызла ногти – именно это ей не разрешал делать папа.

– Надо, чтобы все получилось, – повторила она, по крайней мере, раз десять.

Вдруг она вытянулась в струнку и после нескольких секунд молчания произнесла сладким голоском: «Алло? Мамочка?» В кабине было слишком тесно, и я вышла, все равно можно было услышать, что она говорит. Мимо пронесся грузовик. Завидев меня, он просигналил: тю – тю! И я помахала рукой ему в ответ.