Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Глава шестая
«По дороге на Берлин вьется серый пух перин»
В одно прекрасное утро, когда канонада внезапно стихла – с трудом верилось, что навсегда – Лунь выбрался из мельничного подвала и осторожно обошел дом и пруд. По дороге, огибавшей мельничное водохранилище, двигались советские танки, а за ними колонны на невиданных грузовиках с длинными щучьими мордами. Лунь никогда не видел американских «студебеккеров», как не видел и новых тяжелых танков «ИС». Он испытал невольное чувство гордости за свою армию, которая получила такую серьезную технику. Но вместе с тем ему, увы, надлежало играть роль испуганного немецкого бюргера, и роль эта ему вполне удавалась.
Ближе к обеду он вышел на разведку в город. Если не считать разбитых окон да сорванной кое-где черепицы, Фридлянд почти не пострадал. Правда, дом аптекаря стоял без угла, обнажив рухнувшие полки с лекарствами, да посреди Ратушной площади зияла огромная воронка с россыпью вывороченной торцовой брусчатки, а в остальном все было как всегда. Витрины всех лавок были зашторены железными жалюзи. Но на площади возле кирхи что-то происходило: там толпился народ и пиликала гармошка, ровным столбом поднимался синеватый дымок. Возле дымящей полевой кухни, сидя на недорубленном березовом чурбаке, гармонист с сержантскими погонами на замызганном полушубке рьяно рвал меха видавшей виды саратовской гармошки. Залихватские переборы под молодецкое рявканье басов поддерживал жесткий прихлоп солдатских ладоней; и два удальца – один в подвернутой шинели, другой в стеганом ватнике, но оба в добротных сапогах, лихо отплясывали ведомый только им одним танец: нечто среднее между лезгинкой и «барыней». Редкие горожане, привлеченные запахом еды, посматривали на них с опаской и любопытством, держась, однако, поближе к дымящим и парящим кухням.
От этой нехитрой деревенской игры, от этой удалой солдатской пляски повеяло чем-то таким родным и забытым, что Лунь едва и сам не вышел в тесный круг своих былых соотечественников. Вдруг припомнилась Сморгонь и его рота, стрелки, которые тридцать лет тому назад точно так же отплясывали после отвода в тыл, радуясь отсрочке смертной судьбы.
Тем более что и погоны, которые Лунь видел на советских солдатах впервые, были почти такие же, как и у его нижних чинов…
Подъехала легковушка, из которой вылезли пожилой капитан с пристегнутой к портупее шашкой и моложавый круглолицый подполковник. Погоны на его серой шинели были тоже очень похожи на те, которые носили офицеры их 36-го Орловского полка в 1916 году: только чины назывались иначе. Нынешний капитан по-старому бы назывался штабс-капитаном, а у белесого круглолицего подполковника не хватало третьей звездочки для того, чтобы быть подполковником старой русской армии. И еще выскочил из машины старший лейтенант (по-старому – поручик) и стал фотографировать «лейкой», то подполковника на фоне истерзанной осколками и пулями ратуши, то немецких жителей, сиротливо жавшихся к кухням, то сами кухни, то пляшущих бойцов.
Судя по всему, капитан был комендантом города. Его сопровождали трое патрульных, соскочивших с сопровождавшего машину мотоцикла. Капитан обратился к немецкой толпе с просьбой:
– Граждане немцы! Сейчас состоится раздача горячей пищи населению вашего города. Просьба соблюдать порядок и встать к кухням в порядке живой очереди!
Он прокричал все это по-русски в надежде, что кто-то его поймет, но тщетно – его не понимали. Горожане как стояли, так и переминались с ноги на ногу. Комендант еще раз повторил свою тираду и обескураженно обвел взглядом толпу. Никто не пошевелился. И тогда Лунь подошел к коменданту и громко сообщил все, что требовалось по-немецки. Толпа тут же разбилась на две группы и выстроилась в два хвоста. Капитан благодарно взглянул на Луня и попросил:
– Скажите им, что с завтрашнего дня в ратуше начинает работу комендатура и они могут обращаться ко мне по всем вопросам.
Лунь перевел. Но немцы никак не прореагировали на это сообщение. Они ждали горячей еды.
– Вы по-русски говорите? – спросил комендант Луня.
– Ньемного говорью.
– Очень хорошо! Хоть кто-то знает здесь наш язык, – обрадовался капитан. – Подойдите к кухне без очереди и возьмите каши.
– У мьеня больной жена. Можно мне взять и для нее?
– Можно! Дай ему две порции! – крикнул капитан кашевару. – И мяска побольше!.. Как вас зовут гражданин?
– Клаус Вебер. Можно по-русски – Колья. Николай, – повеселел Лунь. – Колья, Колья, Николай, сидьи дома, не гульяй…
– К тебе девушки придут, поцелуют и уйдут! – радостно подхватил капитан. – Слушай, Николай! Приходи завтра в комендатуру, то бишь в вашу ратушу. Я людей буду принимать. Мне переводчик нужен. Заплачу продуктами.
«Это спасение!» – подумал Лунь, и ответил, забыв про немецкий выговор:
– Обязательно приду.
Тут капитан обратился к круглолицему офицеру.
– Товарищ подполковник! Александр Трифонович, почитайте бойцам стихи. Пожалуйста! Они никогда живого поэта не видели!
– Да пусть смотрят сколько хотят, пока живой! – усмехнулся подполковник.
– Нет. Они вас послушать хотят. Вы же про нашу жизнь как никто пишите! Они вас любят. Почитайте!
– Ну, раз любят – почитаю. А кашей накормите?
– Еще и фронтовые сто грамм нальем!
– Ну, ладно! Почитаю. На злобу дня, – подполковник расстегнул планшетку, достал блокнот, поворошил страницы.
– Это наш поэт знаменитый! – толкнул комендант локтем своего переводчика. – Твардовский! Может, слышал?
Лунь растерянно покачал головой, он и в самом деле никогда не слышал такого поэта. Шутка ли – с тридцать пятого года за кордоном Отечества.
Подполковник встал на приступку кухни, снял фуражку, открыв густые русые, зачесанные назад волосы. Оглядел военную публику, уже обступившую кухню со всех сторон, и с улыбкой начал, будто не стихи читал, а просто разговор повел:
Дельный, что и говорить, Был старик тот самый, Что придумал суп варить На колесах прямо.
Суп – во-первых, во-вторых, Кашу в норме прочной. Нет, старик он был старик Чуткий – это точно.
Слышь, подкинь еще одну Ложечку такую!
Тут поэт в подполковничьих погонах взял лежавший поверх котлов черпак и показал слушателем, от чего те пришли в веселый восторг. Твардовский, не теряя темпа, продолжал дальше:
Я вторую, брат, войну На веку воюю.
Оцени, добавь чуток. Покосился повар: «Ничего себе едок — Парень этот новый».
Ложку лишнюю кладет, Молвит несердито: – Вам бы, знаете, во флот С вашим аппетитом.
Тот: – Спасибо. Я как раз Не бывал во флоте. Мне бы лучше вроде вас, Поваром в пехоте.
И, усевшись под сосной, Кашу ест, сутулясь. «Свой?» – бойцы между собой, — «Свой!» – переглянулись.
И уже, пригревшись, спал Крепко полк усталый. В первом взводе сон пропал, Вопреки уставу.
Привалясь к стволу сосны, Не щадя махорки, На войне насчет войны Вел беседу …
– Тёркин!!! – радостно заорали, зарукоплескали слушатели-бойцы. – Еще давай! Еще!
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
