Надо было бы поставить его на первое место. Потому что Смехачёв теперь Костику — лучший друг.
— А ты мне не лучший, — сообщил Смехачёв Костику пренеприятное известие. — Мой лучший друг вообще-то Колька. Я без Кольки никуда не пойду.
Пришлось вписать Кольку. А то обидится Смехачёв — и частушки петь не будет. А без частушек — кому он вообще на юбилее нужен?
Потом ещё шесть одноклассников, трое ребят из волейбольной секции, Митька со второго этажа и парочка новых приятелей из лагеря. И ещё… ещё… кого-то он забыл… кого-то важного… самого главного…
— Ф-ф-фи-и-у-у-пс-с!
Точно! Витюша! Человек, который помнит всего один анекдот — про чукчу и телевизор. А частушек не знает совсем. Знает только государственный гимн. И всё время его поёт. Особенно на Новый год. И ещё на Новый год этот человек задаривает Костика конфетами — теми, что не влезли в самого Витюшу. А живёт он в соседнем доме. И каждый вечер приходит свистеть под окно Костика. Хотя, кроме самого Витюши, никто не догадывается, что это свист. Все думают, что это драная кошка, которой зажало хвост несмазанной дверью.
— Ф-ф-фи-и-у-у-пс-с!
— Сейчас! — крикнул Костик в форточку. Поискал в своём списке свободное место. Вычеркнул Короткова — какая от жадины польза? И записал Витюшу.
Теперь уже точно всё! Костик вздохнул, потянулся. Свобода! Друзья есть, а всё остальное — пироги там, газировка, торт с орехами и розочками — дело техники. Раз, два — и готово…
— Готово? Ну-ка, ну-ка, покажи, — сказал папа и заглянул Костику через плечо.
— Вот, — Костик скромно потупился.
Сейчас папа хлопнет его по плечу и похвалит, что вот, мол, какой он немеркантильный и сколько у него отыскалось друзей. И может быть, даже сыграет на своём баяне туш… или как там это у них называется…
Но папа туш играть не стал. И хлопать не стал тоже. Он издал страдальческий стон, театральным жестом накрыл ладонью глаза и застыл с запрокинутой головой.
Ка-… ка-… ка-…
— Что? — испугался Костик.
— Ка-казарма какая-то, а не юбилей!
Костик растерялся вконец.
— Где женщины? Где?! Где прекрасный пол, который должен украсить твой праздник?!
— Какой пол, папа? Зачем?
— Ты спрашиваешь — зачем?! — папа сделал между пальцами щёлку и сквозь неё с удивлением посмотрел на Костика. — Юбилей без прекрасного пола — это… это…
Папа заметался по комнате, натыкаясь по очереди на шкаф, входную дверь и стулья.
— Зима без снега! Солнце без пятен! Обед без винегрета!
Все в доме знали, как папа обожает винегрет. И ещё простоквашу.
— В твоей жизни будет… — папа опять принялся пересчитывать собственные пальцы, — немало юбилеев. И на каждом из них… на каждом! …обязательно! …будут женщины!
— Папа, — робко подал голос Костик, — а можно хотя бы на первом… ну раз в жизни… без них?
— Нет!!! — папа резко рубанул рукой воздух, как каратист, напоролся на стол и чуть не сломал себе мизинец. — О-о-о!!! О, женщины! Вам имя — вероломство!
«Ладно, — мстительно подумал Костик, — вам же хуже». И вписал по алфавиту: смазливую Антонову, лопоухую Бубнову и весёлую Воробьёву с последней парты. Да ещё дылду Машку из соседнего подъезда. Эту не по алфавиту, он и фамилии её не знал, а просто так, до кучи. Пусть папа порадуется.
— Многовато получается, — почесал в голове папа. — Придётся Сократить.
Костик радостно занёс карандаш над Машкой…
— Нет! — закричал папа. — Прекрасный пол не трогай! Это лучшее, что есть в твоём списке.
Костик тяжело вздохнул… вычеркнул двух одноклассников… потом тех, которые из лагеря, — их вообще не жалко… потом — эх, была не была — Кольку, смехачёвского друга. Нечего портить своим Колькой нашу компанию!
— Компания у тебя не ахти. Плохая компания, — сказала мама, случайно заглянув в Костиков список. Это она так Костику сказала, что «случайно», а на самом деле она специально хотела проверить, кто будет сидеть на их стульях из гарнитура и пить из фарфоровых чашек. — Бубенцов нам перебьёт весь сервиз. Про Смехачёва с его пошлыми замашками…
Частушками!
…я вообще не говорю. Один приличный человек — Шишков. И тот зануда.
Спорить с мамой было бесполезно. Мама в доме главная. Особенно когда папа на гастролях. То есть практически всегда. Костик даже вздыхать не стал. Он безропотно склонился над своим листком. И вычёркивал. И вписывал. И вычёркивал.
Знал бы он тогда, что все его труды пойдут коту под хвост, — выбросил бы свои каракули сразу. Порвал бы на мелкие клочки. Сжёг бы. А пепел по ветру развеял…
Телефон кипел, подпрыгивал и заходился от негодования.
— Костик, ну подойди же! Не слышишь, что ли?! У меня руки в муке…
Уж лучше бы Костик оглох… или тоже в муку… с головой… по самые уши…
— Мам! Тебя!
Звонила тётя Лида из подмосковного Одинцова.
Мама прижимала ухом трубку, вытирала руки о фартук, ахала, охала, умилялась, сокрушалась. Осторожно, чтобы не выронить трубку, качала головой. Говорила «надо же» и «конечно-конечно», «обязательно», «будем ждать».
— Тётя Лида с дядей Сёмой тебе уже подарок купили, — виновато посмотрела на Костика мама, положив трубку. — Неудобно было не пригласить.
Это стало началом конца.
После тёти Лиды позвонила баба Надя. Потом тётя Александра. Дядя Лёня… Всё, как всегда.
— Мы обязаны их пригласить, — оправдывалась мама. — Родственники всё же… какие-никакие…
— Вот именно, что никакие, — заступился за Костика папа. — Зачем ребёнку этот антиквариат? Ребёнку друзья нужны…
— Будут друзья, не волнуйся, — отмахнулась мама. — Алька Севку притащит. И Мила придёт с Ирочкой…
— Мила?!
— Да, Мила! — подбоченилась мама. — Мне тоже друзья нужны! Кстати, твоя Вероника вчера звонила…
Вероника — папина сводная сестра. Папа ободряющее потрепал Костика по плечу и ретировался в свою филармонию.
Мама ещё несколько минут пересчитывала вилки и табуретки, загибала пальцы, закатывала глаза…
— Пожалуй, пару своих дружков ты можешь всё-таки оставить. Например, Витюшу. Спокойный мальчик. Хоть и дурачок. Ну и ещё…
— Спасибо, мама.
Костик закрылся в своей комнате. С остервенением, глотая слёзы, разодрал друзей на мелкие… очень мелкие… мельчайшие кусочки. Вышел на балкон. Дрожащими руками рассеял клочки по ветру. И долго смотрел, как они вместе с последними жёлтыми листьями парят, кружатся, оседают на траве, асфальте, крышах соседних домов.
