Смешинки куда-то спрятались, и улыбка Насти стала мягкой.
– Хорошо, я приду завтра до обеда, часа на полтора, если можно. И вечером, на закате.
– Конечно! Договорились! Ваши рисунки интересные…
– Бросьте! Я самоучка, меня никто не учил.
– На великих художников не учатся, ими становятся, – изрек Дима.
Настя улыбнулась.
– Знаете, мне кажется, это уже было – и море, и луна… И вон тот огонек, – она протянула руку к яркой точке, мигающей на горизонте. – И твои слова. Давай на «ты»…
– Давай! А у меня тоже было дежавю совсем недавно. Я был в командировке в Ивано-Франковске, шел по улице и вдруг почувствовал, что за поворотом будет деревянный сарай, а возле него – большая ржавая бочка. Я никогда там не был и, когда увидел сарай, а потом бочку, от страха побежал с такой скоростью, будто за мной гнались все черти ада.
Настя засмеялась, и вместе с ней засмеялся весь мир. Огонек вдали превратился в улыбку, море зашумело веселее, ветер стал ласковее, и звезды засияли ярче в сто раз. И все это из-за улыбки девушки, которую утром он даже не знал. Нет, он давно знал ее и искал, но однажды перестал искать, потому что разуверился в том, что найдет. Ведь это так непросто – верить в то, что не можешь объяснить и описать. С каждым мгновением в нем зрела уверенность в том, что он нашел свое счастье, свою женщину.
– Настя, я давно мечтал услышать, как смеются звезды, и услышал… вот сейчас. Ты помогла мне!
– Они смеются, как в «Маленьком принце»? Ты любишь эту сказку?
– Да, люблю.
– Надо же! А помнишь, как Лис здорово сказал: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу»… Слушай, пошли в беседку, там такие розы! Они так пахнут! Особенно вечером.
Она встала и поежилась.
– Надень мою куртку, – предложил Дима, снимая ветровку.
– Не надо.
– Тебе же холодно.
– Нет.
– Надень, а то простудишься!
Набрасывая куртку на плечи Насти, он увидел, что девушка напряглась.
– Не бойся, она не кусается, честное слово!
– Спасибо, – сказала она, проводя ладонью по ткани. – Пошли, а то вдруг лифт отключат раньше времени. Так бывает. А лестница очень неудобная, да и в темноте на ней страшно, упасть можно.
Лифты не отключили, и в беседке, к счастью, никого не было.
– Интересные розы, – сказал Дима. – Днем они казались белыми-белыми, а в свете фонарей стали розовыми.
– Они бело-розовые, – пояснила Настя. – Ты знаешь, что это за сорт?
– Нет.
– «Анастасия».
– Неужели?! – Он тронул рукой упругий бутон. – Никогда не слышал. Я знаю «Блэк Баккара», «Пьер де Ронсар», они растут… у знакомых.
– Ну, те розы баснословно дорогие, особенно «Пьер де Ронсар». «Блэк Баккара» считается самой черной розой в мире и символизирует славу и гордость. А белая – это цветок света, цветок чистой и крепкой любви, более сильной, чем смерть. А какие цветы тебе нравятся больше всего?
– Роза «Анастасия», – Дима провел пальцами по стеблю, – она светлая и красивая, как ты.
– А ты подхалимничаешь! – засмеялась Настя.
– Ой, и такая же колючая! – Дима отдернул руку.
– Ты укололся? – с тревогой спросила Настя. – Покажи!
– Пустяк! – Он надавил на палец, но крови не было.
– Смотри, а то вдруг будет нарывать.
– Не будет! Это же цветок света и любви, более сильной, чем смерть! – возразил Дима с пафосом. – Так что жить буду!
Настя рассмеялась.
– А ты классный!
– Это ты особенная.
– Я вовсе не особенная. – Она притронулась к бутончику. – Об «Анастасии» я узнала от мужчины, который подарил подвеску.
Дима скис.
– Мне тогда исполнилось семь лет…
– Вон оно что! – Дима расправил плечи.
– Его зовут дядя Рома. Подвеску он подарил на шестнадцатилетие, она осталась от его покойной жены. Дядя Рома говорил, что я на нее похожа.
– А кто этот дядя Рома?
– Родственник.
– А в каком году ты родилась?
– Не скажу!
– А я родился в шестьдесят втором.
– Ну и отлично, ты старше меня. Тебе этого достаточно? – Она засмеялась.
– Глупости все это…
– Слушай, да что я все о себе? Давай, колись, что ты за зверь?
Уже зажглись огни во всех окнах первого корпуса, кроме их с Тарасом окон, а они все говорили и говорили, как старые добрые знакомые, которые давно не виделись. Вернее, Дима отвечал на вопросы, а Настя слушала. Ему было приятно, что она так искренне интересуется его жизнью, его мыслями. Лена так его мыслями не интересовалась.
– Который час? – спросила Настя.
– Без пятнадцати десять.
– Ничего себе! – Она вскочила. – Мне надо вернуться к десяти, а то могут выписать из санатория.
– Как это – выписать?!
– Очень просто!
– Я провожу тебя.
– Тогда пошли.
Он не хотел расставаться с Настей, не хотел возвращаться в номер, не хотел говорить с Леной, которая, наверное, уже оборвала телефон. Он был готов сидеть здесь всю жизнь.
– Настя, мне никогда не было так хорошо. У меня такое чувство, что я давно тебя знаю.
Она внимательно посмотрела ему в глаза:
– Но мы знакомы всего лишь несколько часов.
Море затихло, огонек вдали прекратил мерцать – время остановилось.
– Ну и что, что несколько часов? Разве дело во времени?
– Но ты совсем не знаешь меня…
Он улыбнулся.
– Неправда, я тебя знаю. Моя мама всегда говорит, что надо слушать сердце, оно все знает. Мое сердце знает тебя.
Настя склонила голову на плечо и тоже улыбнулась. А потом стала очень серьезной и прошептала, внимательно, с детским любопытством глядя ему в глаза:
– Мое сердце… мое сердце тоже знает тебя.
Небо снова вспыхнуло звездами, волна набежала на берег белой пеной, а время продолжило ход. Так родилась новая любовь, и мир стал счастливее, а двое в беседке еще не знали, что с ними произошло. Они только почувствовали, что изменились, но еще не подозревали, что начался отсчет их новой жизни. Они стояли друг напротив друга и молчали, потом бежали по дорожке, и он долго смотрел на нее, пока она не прошептала: «До свидания», – отдала куртку и скрылась за дверью своего корпуса.
– До завтра…
