Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
– Маруська, я прошел пробы. У Михайлова. Я боялся, что не пройду, и потому не сказал тебе об этом раньше. А теперь меня окончательно утвердили на роль.
– Погоди-погоди… – растерялась Маруся. – У какого Михайлова? – она сама боялась поверить. – У Андрея Михайлова? – едва выговорила она фамилию известного на всю страну режиссера.
– Нуда!
– Се-неч-ка… – Она прижала руки к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце. – С ума сойти!
– Если честно, он сразу сказал, что именно меня видит в этой роли, но для проформы сделал еще несколько проб с другими актерами. Нет, – говорит потом, – Арсений Владимирович, я окончательно утвердился во мнении, что именно вы должны играть Назанского!
– Кого?
– Назанского. Это мой персонаж.
– Главная роль? – едва выдохнула Маруся.
– Одна из главных, – Арсений достал из ящика бутылку шампанского, ловко откупорил ее. Маруся быстро подставила бокалы… Они чокнулись, глядя друг на друга.
– За тебя.
– За тебя, – машинально повторил за Марусей Арсений.
– Да не надо за меня, сегодня только за тебя! – рассердилась Маруся. – Это ведь ты пробы прошел, а не я! И не я у Михайлова играть буду… Слушай, а кто это такой – Назанский?
– Это из Куприна, из романа «Поединок». Время действия – конец девятнадцатого века. Там про офицеров, про дуэли, про любовь… Много всего накручено. Ты же знаешь, Михайлов помешан на этой теме. Прошлый его фильм, который он лет десять назад снимал, о юнкерах – «Оскара» не получил, но за этот фильм он точно его получит. Так, по крайней мере, все говорят! – с мягкой иронией засмеялся Арсений.
– Сенечка, это потрясающе… – от волнения Маруся расплескала бокал, но Арсений быстро налил ей еще. Они чокнулись, снова выпили. «Господи, спасибо тебе! Спасибо, что услышал меня!» От волнения ее все еще продолжала сотрясать внутренняя дрожь. Андрей Михайлов считался мэтром, гением, провокатором, скандалистом, романтиком, холодным рационалистом, злодеем, спасителем… Словом, он официально числился режиссером «номер один» в российском кино, его физиономию знал каждый. Одни проклинали его, другие превозносили. И все, практически все без исключения актеры мечтали сняться у Михайлова. О подобной удаче Маруся даже мечтать не могла.
– Съемки будут проходить в Подмосковье, в одной из усадеб. Так что надолго расставаться не придется, я буду часто приезжать… Это еще один плюс, – сказал Арсений и поцеловал ее ледяными от шампанского губами.
Они выпили еще.
Маруся вдруг полезла в книжный шкаф, достала томик Куприна, нашла роман «Поединок», быстро пролистала его, убедилась, что фамилия «Назанский» мелькает довольно часто, ощутила новый прилив восторга.
– Маруська, да сядь ты… – засмеялся Арсений.
– Вот ты послушай! – Она наугад раскрыла одну из страниц. – «Никогда еще лицо Назанского, даже в его лучшие, трезвые минуты, не казалось Ромашову таким красивым и интересным. Золотые волосы падали крупными цельными локонами вокруг его высокого, чистого лба… Ясные, чуть-чуть влажные голубые глаза смотрели оживленно, умно и кротко. Даже цвет этого красивого, правильного лица поражал своим ровным, нежным, розовым тоном…» Господи, Сенька, да это же ты, вылитый ты! – возбужденно закричала Маруся. – «…и только очень опытный взгляд различил бы в этой кажущейся свежести, вместе с некоторой опухлостью черт, результат алкогольного воспаления крови…» – закончила она уже несколько растерянно. – Ну, это уже не совсем ты… А так все очень даже совпадает! И волосы, и цвет глаз, и их выражение!
Арсений засмеялся, глядя на нее.
– Что? – сердито спросила Маруся, отведя от лица прядь волос.
– Ты такая смешная. Такая милая… – Он потянулся к ней.
– Погоди, – увернулась Маруся и перелистнула еще несколько страниц. Она не выпускала книгу из рук. – Вот они тут беседуют – этот Ромашов и Назанский… Слушай, это твой герой: «…я говорю о любви в самом прямом, телесном смысле. Но она – удел избранников. Вот вам пример: все люди обладают музыкальным слухом, но у миллионов он, как у рыбы трески или как у штабс-капитана Васильченки, а один из этого миллиона – Бетховен. Так во всем: в поэзии, в художестве, в мудрости… И любовь, говорю я вам, имеет свои вершины, доступные лишь единицам из миллионов».
– Маруська, я все это прекрасно знаю, у меня вон в портфеле сценарий лежит!
– Ты знаешь, а я не знаю, – резонно возразила она. – Погоди, а что это значит – «вершины, доступные лишь единицам из миллионов»? Больно сложно как-то…
– Наоборот, все очень просто, – усмехнулся Арсений и принялся открывать вторую бутылку. Заметив осуждающий Марусин взгляд, пожал плечами, пояснил: – Вхожу в образ! – потом, налив себе шампанского, помолчал немного. – Мы очень много говорили об этом с Михайловым, когда он объяснял мне мою задачу… Идея нашего фильма будет заключаться в том, что любовь – это чувство, доступное не всем. Эксклюзив, так сказать… – добавил со смешком.
– Странно… – пробормотала Маруся.
– Что – странно? А ты думала, что любить умеют все?
– Нет, не так. Я думала, что у всех есть право на любовь.
– У всех, конечно! Права есть у всех, – кивнул Арсений и отпил из своего бокала. – Но далеко не все умеют любить. И Куприн именно через Назанского пытается донести мысль о том, что истинная любовь – дар божий. Дар не для всех.
– Любят все, – упрямо ответила Маруся.
– Но часто – как пошло, как некрасиво, как вульгарно… – покачал он головой. – Мучая и себя, и того, кого любят! Ведь всякий дурак может сказать – ах, я люблю! Ан нет…
– Я думаю, нет такого человека, который не был бы способен к любви, – Маруся отставила свой бокал, села на диван к Арсению, положила голову ему на плечо.
– А я знаю одного такого… – Он посмотрел на просвет сквозь хрусталь.
– Да? Расскажи.
Арсений некоторое время молчал. Румянец играл у него на щеках, ясно блестели синие глаза, мечтательная и расслабленная полуулыбка на губах. Маруся покосилась на него – сейчас Арсений напоминал только что выкупанного младенца, довольного жизнью и полностью умиротворенного. Никакой «опухлости черт», никакого «алкогольного воспаления в крови»… «Впрочем, его же загримируют! – спохватилась она. – Придадут ему эту „опухлость“, и будет вылитый Назанский!»
– Это было очень давно… – наконец тихо произнес он. – Очень, очень давно. Мне было лет шестнадцать, я еще учился в школе. У меня был одноклассник – так, обыкновенный мальчишка, из тех, кого учителя обычно называют троечниками. Звезд с неба не хватал, себе на уме… Я никогда на него и внимания не обращал! У него была кличка – Бобр. Трудно сказать, почему его так прозвали… Да у нас у всех были клички!
– И у тебя?
– Нет, я был просто Сенькой – тогда это звучало как кличка, мое имя уже само по себе считалось не совсем обычным, каким-то слишком старинным, вычурным, что ли… Так вот, я никогда не обращал внимания на Бобра, пока на новогоднем балу в выпускном классе не случилась эта история, – Арсений подлил себе шампанского, потом снова сел на диван, подставил плечо Марусе. – У нас в школе, очень хорошей старой московской школе, была традиция – в старших классах на Новый год устраивать балы. Чтобы мальчики обязательно в костюмах, чуть ли не во фраках, с галстуками или «бабочками», в белых рубашках – словом, при полном параде, а девочки – в настоящих бальных платьях. Кто шил, кто брал напрокат – близлежащие театры за небольшие деньги давали платья напрокат…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
