Оливия наклонилась над ней и с удовольствием вдохнула чудесный запах роз с примесью каких-то специальных трав. Лаванда, определила она, и немного кориандра. Ей припомнился столь любимый ею монастырский огород, где она впервые увидела высокого темноволосого гостя матери-настоятельницы, с усмешкой глядевшего на нее. Ее глаза закрылись сами собой, и она, как уже много раз за сегодняшний день, вновь ощутила такую волнующую тяжесть его тела и почувствовала его поцелуи под раскаты грома и шум дождя.
Такой и увидела ее Элизабет, тихонько войдя в комнату. Она остановилась, зачарованная этим совершенным, похожим на эльфа созданием с запрокинутой назад головой и закрытыми глазами, стройным телом и медными волосами. Элизабет уже представляла себе, какое удовольствие она получит, наряжая ее и показывая ей разные красивые вещи, хотя Лоуренс и сказал ей, что времени на это у нее совсем немного. Если эти двое и влюблены друг в друга, подумала она, они это не стремятся афишировать. И все же трудно было поверить в то, что это не так. Ее красивому брату до сих пор удавалось сохранить свою холостяцкую свободу, хотя, сколько она помнила, у него никогда не было недостатка в барышнях, желавших его заполучить. Они будут такой красивой парой!
— Оливия?
— Ах! — Оливия, вздрогнув, вернулась к действительности. — Прости меня, госпожа Хартфорд. Я задумалась. Эта чаша с лепестками, эти запахи… — Взгляд Оливии упал на зеркало, и она в ужасе воскликнула: — Боже, ну и вид у меня!
— По-моему, ты просто не можешь плохо выглядеть, Оливия, — искренне сказала ей Элизабет. — Даже если…
Она вовремя остановила себя, чуть не сказав: «даже если будешь одета в лохмотья», и договорила:
— …даже если проедешь тысячу миль!
— У меня такое чувство, будто я именно столько и проехала! — С этими словами Оливия с размаху опустилась в кресло с мягкими подушками.
— Конечно. И тебе надо освежиться. Ну-ка, давай…
Оливия из своего кресла наблюдала, как ей приготовили ванну с горячей водой, принесли чаши с ароматизированным щелочным мылом и чистые, приятно пахнущие полотенца, а также целые кипы свежего белья, нижних рубашек, юбок, платьев и жакетов. Она не могла глаз оторвать от всего этого великолепия, разложенного везде, где только возможно — на столе, на стульях, на ее кровати. Она легла в горячую ванну, пахнущую травами, и ее намылили ароматной пеной. Осторожные руки вышколенной прислуги тщательно вымыли ее с головы до кончиков пальцев ног. Элизабет залюбовалась прекрасным, сияющим чистотой телом Оливии — ее стройной и гибкой спиной, длинной шеей и ногами, струящимися медными волосами. Не может быть, чтобы Лоуренс не был в нее по уши влюблен! Похоже, он нашел именно то, что ему нужно, думала она, но все равно непонятно, отчего такая спешка.
Превращение Оливии в светскую даму происходило постепенно. На нее надели облегающую тунику, юбку из бледно-зеленого шелка и свободный жакет из зеленого бархата с каймой из золотого шитья, в широких боковых проймах которого был виден золотой пояс, надетый поверх туники. Ее волосы были расчесаны, заплетены и искусно уложены на затылке в золотую сетку, на голову ей надели тюрбан с шелковым покрывалом — с этой модой Оливия еще не была знакома.
— Посмотрись теперь в зеркало.
Оливия увидела свое отражение — элегантную, прекрасную женщину. Она была потрясена добротой и щедростью Элизабет. Девушка порывисто обняла ее, не в силах найти слов, чтобы выразить все свои чувства.
— На тебе все это выглядит гораздо лучше, чем на мне, — сказала Элизабет, тронутая искренним порывом Оливии и удовлетворенная результатами своих трудов. — Хорошо, что у нас с тобой один и тот же размер.
— Ах, госпожа, подожди еще немного, — засмеялась одна из горничных, красноречивым жестом выпятив живот и обхватив его снизу руками, — и скоро тебе понадобится новый гардероб!
— Тише вы! — со смехом сказала Элизабет. — Уберите-ка здесь. Оливия может это носить, пока ей самой тоже не понадобится новый гардероб.
— А ты и вправду ожидаешь?.. — спросила Оливия, покраснев от смущения.
— Да. Но если бы эти две сороки не проболтались, еще несколько недель никто бы ни о чем и не догадался.
Хихикая, горничные убежали, захватив с собой вороха одежды, а Оливия осталась стоять у зеркала, глядя на свое отражение и без слов вопрошая, что ему известно о деторождении. Однако ответ ей был известен наперед — ровным счетом ничего. «Правда заключаете в том, — ответила она сама себе, когда вновь осталась одна, — что я совершенно не представляю, что при этом происходит».
Она постояла у окна, глядя на сад, а потом присела на край мягкой кровати. Ее рука бездумно разглаживала складки белого покрывала, а глаза мысленно рисовали на поверхности темный абрис лица Лоуренса, когда он лежал на ней той грозовой ночью. Он тогда сказал: «Будет еще очень и очень многое…» А что именно? Она вспомнила, как он держал ее, одетую в одну нижнюю рубашку, в объятиях, и ее рука медленно поползла вверх, пока не коснулась груди, на которой лежала тогда рука Лоуренса. И ничего — ничего похожего на то обжигающее ощущение, которое она тогда почувствовала. Почему же прикосновение его руки вызвало такую бурю чувств?
Ей доводилось видеть и быков, покрывавших коров, и собак; и из того, как обитательницы монастыря при виде этого поспешно отводили глаза, она заключила, что это — некое таинственное, но низкое, скотское действо, которое вызывается животным инстинктом. Оливия думала, что если бы ее мать не ушла из жизни так рано, она бы нашла возможность хоть как-то приоткрыть перед дочерью завесу над тайной деторождения. Но тогда никто не думал, что может нагрянуть эта ужасная болезнь и унести так много жизней по всей стране. Даже Лоуренс и Элизабет потеряли тогда отца. Монахини не обсуждали со своими ученицами вопросы, связанные с появлением детей, и никто никогда не посмел бы спросить их об этом. Генрих, прощаясь, сказал ей: «Лучше, если ты не будешь слишком долго об этом раздумывать». Раздумывать о том, чтобы выйти замуж? О том, чтобы уехать с совершенно чужим человеком? О чем же?
Ей случалось видеть, как кошка рожала котят, как корова рожала телят, а овца — ягнят. Но женщин — никогда. Так что же при этом происходит? Или это так ужасно, что об этом никогда не говорят? Однажды ее монастырская подруга Маргарет сказала ей, что «это» происходит в постели по ночам. Что именно, Маргарет не знала, и они обе оставались в неведении. И в то же время воспоминание о ночи, проведенной с Лоуренсом в одной постели, заставляло ее почувствовать приятную слабость в животе и дрожь в коленях. Он сказал тогда, что будет счастлив все объяснить ей в другой раз, так что ей придется подождать этого другого раза. Как жаль, что их разговору с Кэтрин тогда помешали! Та наверняка все бы ей объяснила.
На следующий день Элизабет сказала, что прежде всего следует позаботиться о тканях и заказать новые платья, которые были бы достойны леди Оливии Миддлвей. Оливия на мгновение застыла, впервые услышав свой новый титул, и Элизабет поняла, что она и не думала о своем предстоящем замужестве с этой точки зрения. Значит, дело не в титуле и положении Лоуренса.
