Я молчала.
Старые темницы стали теперь чистыми и отмытыми добела, но для меня они все еще жутко пахли. Здесь были низкие арочные потолки, ненамного выше, чем в поставленном вертикально гробу, в центре некоторых из них все еще сохранились средневековые решетки, выкованные древними жителями. Мистер Халланд, местный кузнец, осуществил в усадьбе некоторые реставрационные работы, которые его ученики исследовали с профессиональным интересом.
С таким же специфическим интересом Билл Напьер повернулся к центральной впадине. Она занимала около трети всей темницы и была такая же, как собранные вместе десять ячеек. Сэр Беркли содержал эту часть дома в чистоте и показывал ее по той простой причине, что эта часть экскурсии была наиболее популярна.
И конечно, камера пыток, многочисленные экспонаты которой вызывали такой интерес, что пришлось снять дверь и удалить часть стены, чтобы все это было полностью открыто взору посетителей. В первый сезон исчезли тиски для больших пальцев и странное орудие для вырывания ногтей, поэтому пришлось тянуть крепкий двойной шнур, чтобы предотвратить хищения.
«Как вы думаете, что они собираются делать с этими вещами? — помню, как сэр Беркли ворчливо спрашивал меня. — Они тщательно пронумерованы и внесены в каталог. И если они попытались бы их продать, никто не взялся бы за это». — «Будем надеяться, что их не используют», — ответила я тогда.
— Я знаю, как вы хотели бы использовать их, — сказал Билл Напьер, как бы повторяя мои мысли. Он громко прочитал старинную надпись, вырезанную глубоко в стене чуть выше стойки: — «Вот так погибнут все предатели и враги этого дома». Таким образом, — он криво улыбнулся мне, — все горные инженеры тоже. — Он пожал плечами. — Или, можно сказать, враги status quo? Не то, чтобы я действительно хотел изменить это. Я думаю, дом, за исключением этого места, конечно, абсолютно прекрасный.
В этих словах чувствовалось желание помириться, и я ответила в том же духе:
— Я не хочу, чтобы ты действительно погиб.
— Всего час пытки, не так ли, Шарлотта? И тем, и этим?
Я кивнула.
Он посмотрел на меня странным взглядом, полусерьезным, полунасмешливым. Но что было истинным, шутка или грусть, черт его знает.
— Тогда решай, дело за тобой, Чарли, девочка. Я все время здесь, каждый день, с тех пор как приехал. — Он игриво потрепал меня по подбородку. — Ты не понимаешь, что я имею в виду, не так ли? — спросил он, улыбаясь мне.
Я опустила голову.
Старые иллюзии, надежды, которые, как я начинала думать, уже давно умерли во мне, стали оживать. Мое сердце бешено заколотилось.
— У тебя только один день, — сказал он, смешиваясь с группой, следовавшей по пятам. Предоставляя другим возможность задать интересующие их вопросы, я полагаю.
Но я никогда не умела ничего угадывать. Особенно с Биллом Напьером.
Так мы закончили наш тур по темнице и вернулись в полутемный парадный зал. Он был прав, что опять присоединился к группе. Я потеряла его из виду, когда мы все вместе начали подниматься по главной лестнице. И из одной, лучшей для обзора точки, на середине лестничного пролета, я увидела его, стоящего под Гольбейнами, разговаривающего серьезно и со сдержанным волнением с прекрасно одетой, ухоженной Элоизой.
— Ах, ты опять с нами! — воскликнула я на полпути в Длинную чертежную комнату. Это была правильная, прямоугольная и очень элегантная комната в южном крыле с окнами, выходящими на озеро. Не нуждающаяся в переделке или декорировании, комната не менялась с тех пор, как уехала мать Элоизы. Даже бесценные миниатюры, некоторые из них она бросила, не были упакованы, и представители страховых компаний сказали сэру Беркли, что натянутые веревки не позволят никому подойти слишком близко.
— Итак, вот и я. — Билл улыбался. — Скучала по мне, да?
Его улыбка была дразнящей, и еще в голосе присутствовал ритм какой-то веселой песенки, как будто его встреча с Элоизой прошла хорошо. Он ничего не объяснял.
— Конечно. Я не видела тебя ни когда мы были в Комнате Тюдора, ни в других главных комнатах.
— Ты следишь за мной, Чарли, девочка. Я не знал, что это так интересно.
— Я не делаю этого, правда, я вовсе не за тобой одним наблюдаю. Мы периодически пересчитываем посетителей и присматриваем за ними.
— И ты не доверяешь даже мне?
Я наклонила голову.
— Тебе — меньше всего, — сказала я с чувством, но про себя.
— Мудрая девочка, — сказал он так, как будто я говорила громко.
Он остановился, изучая миниатюру — портрет какого-то предка Стофарда кисти Ван Гоена, висящий прямо над камином.
— Любимый портрет сэра Беркли, — сказала я.
— Легко понять почему.
— Почему?
— Она очень напоминает Элоизу, — произнес он, дотрагиваясь до моей руки, чтобы я немного задержалась, и одновременно любуясь миниатюрой.
Леди на картине была исключительно хороша. Я любила эту картину. Я ненавидела его сравнения.
— Ну, не знаю, — сказала я сурово.
— Несколько вздернутый носик. Такие же большие синие глаза.
Остальные мужчины столпились вокруг портрета и соглашались с ним. Некоторые из них бросали на Элоизу такие взгляды, как будто это была она. И большинство из них, кажется, прошли мимо. Я даже удивилась.
Впоследствии я также удивилась, как мы все поместились вокруг Билла, все еще любовавшегося миниатюрами. Вокруг Билла с его огромным ростом и этими длинными руками.
— Только представьте, — Билл опять вернулся к портрету от уже изученного севрского фарфора на одной из консолей, — Элоизу с волосами, уложенными как на портрете — в прическу, как ты называешь это, Шарлотта?
— В стиле Помпадур, — предложил отставной учитель.
— Точно! И вы увидите ее — Элоизу!
Против их желания я потащила их в другие комнаты, прошли мы и кабинет, уставленный нэцке из нефрита и слоновой кости. В конце комнаты я встала в полоборота к моим спутникам.
Я показала им гобеленовые занавесы, выполненные из розового шелка с золотой нитью, и оконные проемы, затянутые такой же тканью. Здесь обычно любила находиться леди Стофард, потому что ей нравился вид из окна. А потом показала им, каков пейзаж сейчас, дополненный буровой вышкой, торчащей прямо над верхушками деревьев, как купол бродячего цирка Монти Пайтона.
— Сейчас, — сказала я, подчеркивая это, — вид несколько футуристический, и практически совсем ничего не осталось от того, что так любила леди Стофард.
— Что я слышу? — сказал Билл тихо, исключительно только для моих ушей. — Леди Стофард видела свое будущее, но таким чистым и светлым, что сбежала в более современный мир.
— Может быть.
Ученики кузнеца мрачно смотрели на вышку. Они уделили ей намного больше внимания, чем самому пейзажу. Поверхность озера мягко волновалась от ветра, так что беловато-золотые всполохи пробегали по ней. Бутоны и почки начинали лопаться и распускаться на рябине и на буках, они были такими молодыми и хрупкими, что на первый взгляд казалось, будто кто-то просто обрызгал деревья легкими облаками зеленой краски. В самом конце ученики кузнеца задали несколько вопросов Биллу и с неподдельным вниманием сосредоточились на его ответах.
