Но я понимаю, что имеет в виду Александр Гончаров. Он, как и я, заворожен на всю жизнь океаном. И для него остров существует не сам по себе, а как часть безграничных морских просторов.
С Санта-Марии можно попасть в художественный центр «Криамар» («Criamar» – игра слов: crianças – дети, mar – море, глагол criar – создавать, творить). Главный вход – с параллельной улицы Дона Карлуша. Лидер гостиничного бизнеса Мадейры, компания «Пештана», выделила деньги, и художники создали инициативную группу, выкупили развалившееся ни на что уже не пригодное здание, отремонтировали его и получили в свое распоряжение выставочное помещение.
Александр – красавец, хоть в Голливуде снимай. Немножко мистик, и что-то в нем есть от мессии. Он умеет не только интересно говорить, находя неожиданные образы и метафоры, но и интересно молчать. Забавно рассказывает, как он заглядывал себе в душу, пытаясь понять, что там такое требует выражения. Попробовал стать поваром – понял, что это не его. Пытался стричь, сделал дочери сложную прическу, но нет, парикмахерское искусство тоже не зажгло. Почти уже стал общественным деятелем, неформальным лидером украинской общины – тоже наскучило. Но вот, взявшись за кисти, почувствовал прилив никогда до тех пор не испытанного вдохновения. Рисовал много часов подряд и не мог остановиться.
Если смотришь на то, первое его произведение и сравниваешь с тем, как он рисует теперь, то видишь, какой огромный путь он прошел, как многому сумел себя научить. Картины Александра Гончарова здесь, пожалуй, самые интересные и самые профессиональные.
А две его дочки – уже наполовину португалки-мадерьянки. Здесь их родная сторона. Парадокс: вырастут, и им может показаться здесь тесно.
Младшая ходит в рисовальный кружок, созданный при благотворительном фонде «Криамар». Фонд финансирует и более серьезные художественные занятия, и летние клубы-лагеря, и походы, и соревнования для детей из небогатых семей. Деньги дает в основном «Пештана», а руководит всем этим на общественных началах бывший министр культуры и туризма Мадейры, абсолютно легендарная, феноменальная личность, главный мадерьянский эксцентрик Жоао Карлуш Абреу. Именно он придумал и создал в свое время знаменитые мадерьянские фестивали, в том числе фестиваль цветов. Да и проект разрисовки дверей улицы Санта-Мария – тоже его идея.
О доне Абреу речь еще впереди, он мне здорово помог в сборе материала для книги. По субботам любой ребенок из любой семьи может прийти в «Криамар» (с 11.00 до 14.30) и рисовать что в голову придет под руководством очаровательной, миниатюрной девушки по имени Пипа – так она всем представляется. На нее многие заглядываются, но Александр Гончаров рассказывает, что Пипа упорно не отвечает на ухаживания, только смеется, показывая ровный ряд жемчужных зубов. Наша маленькая англичанка тоже одно время в этот кружок ходила и получала от малевания немалое удовольствие, а с Пипой у нее, как и у других детей, полная любовь и дружба.
Вполне возможно, что в этой детской секции растет какой-то будущий знаменитый художник или художница, которые прославят Мадейру. Правда, юному поколению, помимо обучения рисовальной технике, необходима еще и подпитка художественными впечатлениями, а с ними на Мадейре не очень богато. Но кое-что все-таки есть…
Глава 11. Фуншальские музеи: вспоминая Врубеля
Одна из недлинных, но исторически важных улиц в центре Фуншала – Rua Bispo, улица епископа. Она идет параллельно проспекту Арриага, чуть выше него. На улице немало прекрасных образцов мадерьянской архитектуры XVIII века – изящных трехэтажных домов с двойными карнизами и элегантными эркерами. Но самое красивое здание, наверное, это все же бывший дворец епископа (bispo по-португальски – в его честь названа и вся улица) под номером 21. В этом здании теперь нет епископов, но располагается Museu de Arte Sacra, Музей сакрального искусства, и это, без сомнения, главное, что может предложить Мадейра любителям искусства изобразительного. Коллекция скромная, достаточно случайная и бессистемная, хотя и тщательно, любовно лелеемая мадерьянцами. Но есть там пара экспонатов, заставивших меня надолго перед ними задержаться и вспомнить Врубеля.
Я вовсе не специалист и, признаюсь, не люблю классическую живопись на библейские темы. Не могу в полной мере оценить мастерство и точность кисти, когда раздражают искусственность поз и приторное благочестие лиц. Может быть, поэтому так поразила когда-то «Богоматерь с младенцем» Врубеля, где такая высокая и такая современная (потому что вечная) трагедия в женских глазах, что оторопь берет. Забыть ее, по-моему, невозможно.
Не то чтобы я обнаружил в фуншальском Музее сакрального искусства врубелевский стиль, нет, это работы совсем другой эпохи. Но я испытал нечто подобное: внезапное «узнавание», острое сопереживание, соединение с, казалось бы, бесконечно далеким от сегодняшней реальности религиозным образом. Это прежде всего деревянная статуя сидящего Христа работы неизвестного фламандского скульптура. Столько в ней боли и ее мучительного, но совсем не пафосного, не «кричащего» преодоления, что безразлично мимо не пройдешь. На мой непросвещенный взгляд, несколько работ португальской школы тоже заслуживают внимания хотя бы элементарно интересующегося темой человека.
Под воздействием образа Христа вдруг обнаруживаешь, что с интересом рассматриваешь и другие экспонаты: например, очень, казалось бы, странный фрагмент огромной деревянной скульптуры архангела. От всей фигуры сохранилась только нижняя часть: мощные, в три человеческих размера, ноги, выбивающиеся из-под непомерной тоги. Ступни вылеплены (вернее, выструганы, это же дерево!) чрезвычайно реалистично, если не натуралистично. С этаким гигантским заскорузлым ногтем на большом пальце… С одной стороны, почти смешно. Но с другой – вдруг повеет от странной статуи чем-то очень правдивым, какой-то сермяжной и довольно жесткой правдой, и, как ни парадоксально, покажется вдруг очень дерзко современной форма, особенно если представить себе, что верхняя часть не обломилась, а что все так и было задумано. Не школа ли Сальвадора Дали? Нет, написано: XVII век…
И еще – тоже крупное, в человеческий рост деревянное распятие. Руки Христа сгорели, обожженным кажется и тело, и лицо… выраженное на нем терпеливое страдание кажется от этого еще более естественным и потому оставляет в душе какой-то неожиданно тревожный след. Как будто пожар стал соавтором неизвестного скульптора, многократно усилив задуманный эффект.
Это распятие тоже попало на Мадейру из Фландрии в начале XVI века.
Ну и, разумеется, в музее полным-полно той самой классической фламандской живописи, которую, как я уже со стыдом признавался, я не в силах постичь. Несколько десятков прекрасно сохранившихся, а то и аккуратно отреставрированных полотен. В основном – первая половина XVI века. Умом понимаю, что выдающаяся живопись, больших денег стоит… Но до души не доходит.
Эта коллекция, помимо всего прочего, – памятник славной истории Мадейры. Именно в тот период она играла центральную роль в европейской экономике, став на не очень продолжительное время главным поставщиков сахара на континент. Многие из этих полотен сыграли роль денег: ими иногда напрямую оплачивался сладкий продукт и его производные. В других случаях картины купили разбогатевшие на тростниковом сахаре мадерьянские купцы.
