— Еще чего?! — проворчал милицейский генерал, и был удивлен, когда Корягин вдруг заверил военного министра:
— Этот вопрос тоже затрагивался. Естественно, в режиме абсолютной секретности. Правда, результат оказался нулевым. Дальше общих рассуждений относительно того, что Президент России как-то слишком уж не вписывается в «договорный процесс» и что его позиция служит плохим примером для глав других республик, — так и не продвинулись.
— Потому что наш гарант вроде бы и хочет разгрести все то дерьмо, которое сам же и навалил, но при этом самому остаться непогрешимым, как папа римский. И ему наплевать, что, походя, он марает все высшее руководство и прежде всего — командование армии, которую вообще нужно держать подальше от политики, — излил свой гнев маршал. — Не успеешь вывести из казармы бронетранспортер, как поднимается вопль: «Военный переворот! Хунта рвется к власти!».
— Изолировать Елагина, конечно, надо, — сипловатым от волнения голосом признал Пугач. — Однако делать это следует уже в Москве. Осторожно, постепенно и, знаете ли, — нервно повертел он руками, — как-то все это политически обставляя. Собственно, для таких дел и существует армейский спецназ. Вспомните, как он сработал при захвате президентского дворца в Кабуле.
— Да мало ли что происходило в Кабуле, в Праге, в Будапеште и еще черт знает где! Но происходило это на чужой территории, а здесь мы — на своей, — решительно возразил маршал. — И еще напомню, что для внутренних дел существует спецназ госбезопасности.
Корягин нервно поиграл желваками. Круг замкнулся. Так или иначе решение придется принимать ему самому; ему же нужно будет отдавать приказы и бросать на их выполнение кагэбистские подразделения. В связи с этим старый чекист не сомневался, что уже завтра во всех информационных агентствах мира это будет названо: «кагэбистским переворотом». Однако отступать уже было слишком поздно.
— Ладно, на этом будем завершать, — безвольно хлопнул ладонью по столу шеф госбезопасности. — Все равно ни на какое реальное решение мы не выйдем. Свободны… господа.
Вновь услышав это классово чуждое «господа», министры обороны и внутренних дел удрученно как-то переглянулись. В эти минуты они чувствовали себя подмастерьями, которые очень старались, но работой которых мастер все же остался недоволен.
14
Необходимости сверяться со схемой «Лазурного берега» у Курбанова не возникало. Виктор запомнил ее настолько, что многие объекты способен был возрождать в памяти, как на мониторе компьютера. Вот памятник Карлу Марксу, чуть дальше, по центральному проспекту, — пятигранная громадина давным-давно истощившегося фонтана; вымощенная булыжником дорожка, уводящая от центральной аллеи в сторону беседки, сиротливо грезящей на берегу старинного — очевидно, еще барского, поскольку пансионат располагался на территории дворянской усадьбы, — пруда.
Обойдя его по правому, почти неосвещенному берегу до пустующего постамента, Курбанов извлек из сумки фонарик и при свете луча прочел написанное латиницей: «Овидий».
«В таком закутке — и вдруг Овидий?! Кто сносил — понятно: те же, что когда-то бросались с топорами на «мелкобуржуазный инструмент» рояль. Но, вот, хотелось бы знать, кто соорудил. Хотя бы постамент убрали, Европы постеснялись. Впрочем, из-за рубежа сюда прибывают такие же идейные упыри, как и те, которые этого “Овидия” сносили».
Еще пять минут петляний по тропинке, утопающей под кронами густого паркового кустарника, и майор наткнулся на трехметровую бетонную стену. Луч фонарика метнулся влево, вправо… ни ворот, ни калитки. Ну, так не бывает!
Долго брел вдоль мрачной, почти крепостной стены, уводившей все дальше в дебри девственного леса. У какого-то овражка пробрался сквозь кустарник и, пошарив лучом по тщательно отштукатуренному фундаменту, обнаружил то, что и надеялся обнаружить, — бетонно-металлическую дверцу, приблизительно метр на метр, над назначением которой долго гадать не приходилось — обычный тайный ход. Вполне возможно, не единственный.
Пока что у Курбанова не было ни возможности, ни желания воспользоваться своим открытием, и все же он остался им доволен, а потому сразу же сориентировал его относительно стоявшей метрах в сорока пятиэтажки, свет из окон которой тускло пробивался сквозь ширму кроны.
Где-то позади, по центральной аллее, переговариваясь по-немецки, проходила парочка. Каждое слово мужчина произносил так, словно чеканил команды. Из стоявшего неподалеку двухэтажного особняка долетала устроенная героями какого-то кинобоевика пальба. Однако все эти банальные признаки цивилизации почему-то совершенно не облагораживали глухомань закутка, в котором Курбанову предстояло провести как минимум две ближайшие недели.
Преодолев еще один неглубокий овражек, напоминающий полузасыпанный окоп, Виктор наконец вновь почувствовал сухую твердость брусчатки, на краю которой угадывался огромный прямоугольник ворот.
Неподалеку вспыхнул луч фонарика, и Курбанов инстинктивно подался назад, припал к стволу дерева, слился с ним, подобно перевоплощающемуся в дерево нинзя. Он все еще продолжал вести себя, как подобает диверсанту, оказавшемуся на территории вражеского объекта. Игра? В каком-то смысле — да. Но в то же время майор не забывал напутствия Бурова: «Не мельтешить. Основательно консервироваться и ждать». Почему «консервироваться»? «Чего ждать»? — отвечать на эти вопросы полковник не собирался. Да и вряд ли ему самому известны были ответы на них. А тут еще срабатывал инстинкт профессионала. Когда большую часть жизни готовишься к борьбе и выживанию в глубоком тылу противника, поневоле начинаешь чувствовать себя чужаком везде, куда бы ни забрасывала тебя судьба, постепенно превращаясь в заматерелого волка-одиночку.
— Непонятно только, почему они не убрали этого новоявленного президента «федералов», — хрипло и пьяно басил тот, что вышел из боковой аллеи первым. Их было двое, в плащ-накидках, с фонариками в руках. Тот самый ночной дозор, о котором его предупреждали в скуповатой инструкции, приложенной к схеме «Лазурного берега». — Им что, не понятно, что дальше терпеть какого-то там Елагина — самоубийственно?
— Это уж не нам решать, — недовольно проворчал его спутник.
— Кому же тогда?! Не нам, не им!.. Кто-то же должен. Он ведь всё погубит. Всё и всех! На корню.
— Почему же тогда и в самом деле не уберут его? — невозмутимо спросил тот, кто только что заявлял: «Не нам решать». — Спецназовцы, что ли, перевелись? Кто он такой, в конце концов?!
— Вот и я, парень, тоже спрашиваю: кто он такой? Откуда взялся? Нет, все-таки откуда он, мать его, свалился на нашу голову, нашу страну?!
Осветив ворота и убедившись, что они не распахнуты настежь, патрульные закурили. Мысленно — но лишь мысленно! — Курбанов тут же метнулся к ним, ударом ножа в спину снял одного, сабельным ударом в глотку нейтрализовал другого…
«Кретины, — пробормотал про себя. — Никакой подстраховки, никакой предосторожности!». Он отказывался понимать солдат, позволявших вести себя так, словно до сих пор не поняли, в каком жутком мире, в какое время им выпало жить.
