– Проверни штурвал немного вправо, а потом выравнивай.
Клэр так и делает, и самолет разворачивается, но идет вниз.
– Потяни – только не сильно.
Она тянет, самолет выравнивается.
– Хорошо. Теперь иди этим курсом. Видишь, вон там? Это наш аэродром.
Когда они подлетают ближе, Гарри кричит:
– Теперь давай-ка лучше я!
Он связывается с башней, сообщает, что приближается, и получает разрешение на посадку. Вытягивает правую руку и показывает вниз.
– Сейчас пройдем над нашим домом. Мы как раз под трассой. Смотри.
Клэр вытягивает шею. Дом виден внизу, словно на диораме в музее. Она чувствует себя великаном. Гарри начинает снижаться, опустив закрылки, сбрасывает скорость. Верхушки деревьев поднимаются им навстречу. Предметы опять увеличиваются. «Сессна» касается земли с легким толчком и отскоком из-за давления воздуха на крылья. Гарри выруливает на стоянку и глушит двигатель.
– Неплохо, – произносит он, поглядев на часы. – Еще двенадцати нет.
– Спасибо огромное. Это, наверное, самый потрясающий опыт в моей жизни, – говорит Клэр.
У нее горят глаза. Когда вылезаешь из кабины, весь мир кажется плоским и обыденным. Ей хочется обратно в облака.
По дороге домой Клэр, осмелев, спрашивает:
– Что случилось с Джонни? Я про шрам. Уолтер сказал, его прооперировали, когда он был маленьким.
– Все верно. Он родился с пороком сердца. С дырой в сердце.
– Боже. И что?
– Сделали несколько операций. Мы его возили в детскую больницу в Бостоне. В первый раз провели там несколько месяцев. Джонни мог умереть.
– Сколько ему было?
– Первый раз прооперировали сразу после рождения. Последний – когда ему исполнилось четыре.
Я помню бессонные ночи в больнице, монотонное попискивание мониторов, озабоченных хирургов в голубых халатах – и маленькое распластанное в забытьи существо за прозрачным экраном. Это был ад.
– Теперь все в порядке?
Гарри потирает лоб.
– Не знаю. Вроде бы. Врачи дают оптимистические прогнозы. Он нас уже долго не тревожил, слава богу.
– Джонни не похож на больного. Обычный здоровый мальчик.
– Это нелегко далось. Он быстро устает. Мэдди с него глаз не спускает, постоянно следит, вдруг что пойдет не так. Возникали ложные тревоги, но тут лишних предосторожностей не бывает. Даже если Джонни и выглядит обычным здоровым мальчиком, на самом деле все иначе.
– Очень жаль.
– Да не о чем жалеть. Мы его любим, воспитываем в нем уверенность, стараемся сделать его жизнь нормальной. Может, он проживет шесть лет, а может, шестьдесят. В школе ему, правда, нелегко приходится. Он не может заниматься спортом. Дети бывают жестокими.
– Вам, наверное, очень тяжело. Вам обоим.
– Иногда. Но Джонни замечательный парень. Знает, что нас беспокоит, и пытается облегчить нам жизнь. Говорит Мэдди: «Не волнуйся, мам, я не заболел. Не переживай». Но порой ощущаешь себя таким беспомощным…
– Сочувствую. Он славный мальчик. Такое чудесное сочетание Мэдди и тебя.
Они подъезжают к дому. Джонни выбегает им навстречу.
– Папа! Пап! – кричит он, когда шины с хрустом замирают на гравии.
Я сижу у окна, читаю газету.
– Привет команде!
– Пап, тебе звонили. Из Рима. Мама записала, что передать.
– Спасибо, дружок. Скажи маме, что я вернулся.
Мальчик убегает обратно в дом. Гарри поворачивается к Клэр:
– Мне надо позвонить. Рад, что ты со мной полетала.
Он выходит из машины.
– Нет, это тебе спасибо, что взял с собой. А когда мы опять полетим?
– Не скоро.
– Ты о чем?
Гарри смотрит на нее в недоумении.
– Я думал, ты знаешь. Почему и надо позвонить. Мэдди, Джонни и я уезжаем через неделю в Рим. У меня творческий грант на поездку. Буду там работать над новой книгой.
– Нет, я не слышала. – Клэр кажется, что ее сейчас стошнит. – И сколько вы будете отсутствовать?
– Почти год. Вернемся в июне. К лету.
– Ясно, – говорит она и добавляет: – Наверное, ждете с нетерпением.
– Да. Мой старый друг нашел нам квартиру рядом с Пантеоном.
– А как же Джонни? Ему ведь надо в школу?
– Там есть американская школа. И нам посоветовали там хороших врачей.
– Я очень за вас рада.
Клэр старается, чтобы ее слова прозвучали искренне.
– Спасибо. Будет весело. Я всегда хотел пожить в Риме. И Мэдди тоже. Как ты понимаешь, ее очень вдохновляет местная еда. Она уже записалась на курсы кулинарии и итальянского языка.
– Я буду по вас скучать.
Клэр обнимает Гарри за шею и прижимается щекой к его щеке. Он похлопывает ее по спине и с улыбкой высвобождается.
– Нам тебя тоже будет не хватать!
– Еще раз спасибо, – говорит Клэр ему вслед, когда он направляется в дом. – Мне было очень хорошо.
– Рад, что тебе понравилось. Ты смелая. Не все любят летать на маленьких самолетах.
– Мне – очень.
Гарри улыбается и заходит в дом. Клэр не замечает меня, а я наблюдаю за ней еще какое-то время после его ухода. Наконец она поворачивается и идет прочь. Мне очень жаль ее, она так печальна.
Я нахожу ее через несколько часов. Она сидит на краю моего причала, смотрит на лиман, болтая ногами в воде. Мимо проплывает семья лебедей. Пара маленьких яхт с косыми парусами, которые любят живущие на лимане, лавирует вдали. Очень тихо.
– Где ты была? – спрашиваю я. – Мы тебя везде искали. Собираемся поиграть в теннис.
Да, теннисный корт у меня тоже есть. Старомодный грунтовый корт. Знаю, многие сегодня предпочитают акриловое покрытие, но мне нравится укатывать грунт. Подготовка так же важна, как сама игра.
Клэр поднимает голову. Удивляется, а потом огорчается, словно надеялась увидеть кого-то другого. На мне старая, когда-то бывшая белой, теннисная форма.
– Извини, Уолтер. Мне надо было побыть одной.
– Все в порядке?
– Ты знал, что Гарри и Мэдди уезжают в Рим?
– Конечно.
– А я – нет.
– Это так ужасно?
– Да. В смысле, нет.
– У тебя предубеждение против римлян? Какой-нибудь итальянец разбил тебе сердце или ты споткнулась и упала с Испанской лестницы?
Я стараюсь шутить, но вижу, что Клэр не в настроении. Она пожимает плечами.
