Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
Периодически некоторые агентства по исследованию общественного мнения от нечего делать расспрашивают людей об их сильнейших страхах. Но ответы всегда одни и те же. Под номером один – не смерть, не терроризм, а выступление перед аудиторией. Почему? Перед каждым из нас так или иначе вставала экзистенциальная задача угодить «большому другому». Этими другими чаще всего оказываются родители или люди, от которых зависит наша жизнь и благосостояние, однако это архаичное имаго, комплекс всегда переносится на аморфного другого, воплощаемого людской массой.
Я – интроверт, но мне приходится много путешествовать и выступать перед людьми, поэтому я научился справляться со своими страхами. Я заранее как бы проговариваю комплекс, как правило, одним из двух способов. Во-первых, я напоминаю себе: «Ты не должен позволять комплексу нагрузить собой эту ситуацию. Эти люди пришли сюда не для того, чтобы судить тебя. Они хотят, чтобы ты им помог справиться с их жизненными трудностями. Накопленные тобой знания могут оказаться полезными. И им нужен не ты, а твои знания!» Я, правда, говорю все это самому себе. Во-вторых, и этот способ опаснее, я всегда бужу лихо (хотя оно и тихо). Я напоминаю себе о том, что произошел из семьи, лишенной возможности дать мне хорошее образование, а значит, и возможности высказаться в полный голос, заявить о себе в этом мире. И теперь у меня, сына моего отца, внука моего деда, есть такая возможность, и я получаю право говорить от лица тех, кто не мог этого делать. Все это придает мне достаточно сил и храбрости для преодоления «боязни сцены». По сути, я борюсь с одним комплексом при помощи другого комплекса.
Обе описанные мной стратегии помогают опередить и перехватить комплекс, который, подобно акуле из фильма «Челюсти», всегда находится где-то рядом и в любую минуту готов напасть. В первом случае я освобождаюсь от комплекса, пересматривая его ограничивающую перспективу. Новый взгляд всегда шире старого, он чреват новыми возможностями и не укладывается в старые границы. Во втором случае я выбиваю один комплекс другим. И хотя будить лихо опасно, оно все равно оказывается меньшим злом, чем старые, глубоко засевшие сценарии стыда и отвержения. В результате всем кажется, что это дается мне легко: «Вы выглядите так спокойно и невозмутимо». Но все важнейшие битвы всегда разгораются внутри и начинаются задолго до выхода на сцену.
Главная проблема – это огромный запас энергии, откуда комплексы черпают свои силы. То, что в нашей истории первичнее, архаичнее, то и будет вытягивать больше энергии. Затем стоит отметить ограниченное воображение подобных призрачных явлений. Область действия комплекса всегда ограничена первоначальным временем и местом. Он способен выдать лишь то, что уже записано на пленку, то есть наши защитные механизмы, конкретные ситуации и места, в которых мы можем поступить только так и не иначе. На наше счастье, все мы взрослеем, становимся эластичнее, открываем для себя новые альтернативы и обретаем способность действовать, исходя из настоящего момента. Но никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что комплекс с его программой регрессии не схватит нас вдруг за ногу и не потащит назад. Именно в этом и заключается работа нашей жизни – выходить все дальше за пределы того пространства, в котором комплексы с легкостью могут нас достать. Когда мы начинаем осознавать и узнавать всех этих призраков, мы должны сказать себе: подобная привязанность к прошлому неприемлема! И мы должны героически сражаться за свою независимость и суверенность.
Мать Чарльза была эмоционально навязчивой, а отец был пассивным и слабым. Но ему удалось выбраться из этой тюрьмы благодаря тому, что я называю «сиэтлским решением», то есть он просто уехал как можно дальше от дома. Но в наших чемоданах под слоем носков и трусов с нами уезжают и наши истории, всегда готовые быть сыгранными в новых декорациях. И, не зная о констеллирующей силе своего комплекса, Чарльз нашел и выбрал эмоционально трудную девушку, женился на ней, и вскоре ее стрессы и огорчения, так похожие на стрессы и огорчения его матери, стали точно так же властвовать над его жизнью. Первым «выходом» из трудной ситуации стала депрессия (гнев обратился вовнутрь и познал беспомощность), следующим «на помощь» пришел алкоголь, потом – связь с другой женщиной, живущей в двух часах езды. Их скоротечные свидания наполняли его чувством вины – тревогой, вызванной разрушением его комплекса «хорошего мальчика». В конечном итоге ни Чарльз, ни его любовница не были счастливы.
Отношение ребенка к навязчивому родителю всеобъемлюще, и у Чарльза было только два выхода: сдаться и жить в депрессии или же нарушить законы этого сценария (однако такой волевой акт всегда сопряжен с сильным чувством тревоги и вины). Ему нужно было перенести злость с матери и жены, являющейся суррогатом матери, на саму сковывающую силу деспотичного и единовластного комплекса и наконец понять, чего он на самом деле хочет от жизни. Служение «большому другому», равно как и бунт против него, не подразумевают сознательной и свободной жизни. Кажется, что выбрать свой путь, осознать свои желания и устремления просто, но на самом деле это очень трудно, особенно если учитывать силу не принимавшегося в расчет первоначального императива и постоянное подчинение и приспособление нарциссическим потребностям другого.
Все мы так или иначе подчиняемся подобным архаичным императивам. Они сопровождают нас по мере того, как мы растем, и мы привыкаем к ним, как к вредным привычкам. Но мы и наша история – это не одно и то же; в конечном счете мы – это то, что хочет войти в мир через нас. Но недооценивать силу наших историй, не замечать их постоянное незримое присутствие – большая ошибка. В следующей главе мы продолжим описывать влияния наваждений и призраков прошлого на нашу жизнь. А уже потом попробуем понять, как с ними бороться.
Глава 5. Наша пляска смерти
Призраки и навязчивости отношений
Однажды учительница начальных классов сыграла нам жутковатую навязчивую мелодию. Имени композитора (Сен-Санс) я тогда не запомнил, но вот название самой вещи навсегда запечатлелось в моей памяти – Пляска смерти. Мотив пляски смерти (Danse Macabre, Totentanz) был очень распространен в средневековой иконографии, церковных ритуалах и народной культуре. Ее неотвратимый посыл таков: владыка Смерть рано или поздно явится, и всякий из нас в независимости от богатств или заслуг исполнит последний танец на краю уже отверстой могилы. Как часто, уже повзрослев и став психотерапевтом, я размышлял над этой метафорой, как часто я наблюдал наличие жестких моделей отношений у вдумчивых, благонамеренных людей, которые падали жертвами призраков прошлого. Как часто незримые энергии вынуждали их без сожаления наступать на те же грабли, заходить в те же тупики. Возможно, лучше всего получится описать это явления, пересказав какое-нибудь сновидение, ведь с их помощью психика показывает нам, что же происходит на самом деле. Вспомним, что не Эго порождает наши сновидения, но тем не менее сны нам принадлежат. А значит, некий источник энергии внутри нас наблюдает, воплощает, а затем дает свои комментарии (всем, кто хочет их услышать). За годы работы у меня набралось много интересных примеров того, как каждую ночь психика отдает дань уважения мертвому прошлому. И мертвые, оказывается, еще не мертвы, а продолжают отплясывать.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
