Я ощущал какую-то отчаянную безнадегу. Я перевел взгляд на плуг, на автомат с лимонадом, на флажки, патриотично висевшие под потолком.
– Эдриен, ты должна стать моей девушкой. Мы должны быть парой.
– Джим, затея с пистолетом была крутая.
– Точно, – согласился я.
– Спасибо.
– Но я хотел кое о чем другом поговорить.
Ее рука лежала на столе ладонью вверх, возле тарелки; она была расслаблена, пальцы чуть согнуты, как куриная лапка. Я извинился за моногамию, идею для среднего класса, которую продвигали люди скромные – ну, точнее, за то, что я сам был из тех, скромных. Я рассказал Эдриен о своих желаниях.
– Я не должна делать подобный выбор, – сказала она, откинувшись на спинку.
– Нет, ты ошибаешься, – ответил я.
Эдриен посмотрела на меня как-то иначе. Мои слова вывели ее из равновесия.
Я облизнул губы.
– Думаю, что ошибаешься, – продолжил я. – Тебе стоило бы завести парня. Я хочу, чтобы ты встречалась со мной, и только со мной, – не унимался я.
Я говорил как Бог из Ветхого Завета, и вообще у меня в голове понятия монотеизма и моногамии оказывались довольно близки. Хотя это было глупо.
– Я хочу любить тебя, – сказал я, скрестив ноги, – но не знаю, может, это неразумно.
Эдриен слегка наморщила нос и отвела взгляд; вид у нее получился интеллигентный.
Потом она расхохоталась.
– Ох, – довольно простонала она. – Какой ты странный.
– Я совершенно нормальный! И я устанавливаю нормы!
– Ты хочешь, чтобы я перестала встречаться с Чейзом.
– И слала мне открытки с сердечками на День святого Валентина, да. И еще чтобы спала со мной.
– А тебе разве никогда не хочется спать больше чем с одной девушкой?
Я закатил глаза.
– Бывает, но это к делу не относится.
– Ты не очень хорошо меня знаешь.
– Именно это я и хотел сказать.
– Да ты просто прикалываешься надо мной.
– Тем не менее я тебя люблю.
Эдриен все еще держала спину прямо, но вдруг сделала такой вдох, словно собиралась нырнуть. А потом, прямо посреди ресторана, начала распевать прямо мне в лицо:
– БОУОЖЕ БЛАГОССССЛАВИ АМЕЕЕРИКУ, МОЮУУУ ЛЮБИМУЮУУУ СТРАНУУУ!
Пела она дурацким голосом, как будто у меня на глазах сладострастный медный горн изогнулся, расплавился и возродился вновь. Я расплылся по стулу и слушал. Эдриен, видно, хотела встать, манера пения у нее была классическая, и она делала такие движения, ну, вы знаете, как мим, будто разглаживала салфетку после еды, водила рукой вверх-вниз в районе диафрагмы.
Эдриен спела только эту фразу, но люди повернулись к ней. Раздались аплодисменты – посетители были удивлены, но абсолютно довольны, им понравилось ее внезапное бельканто; так что они захлопали. К моему удивлению, Эдриен стала крутить головой и благодарно кивать. Наверное, тогда я понял, что получу желаемое.
– Это было твое слово?
– Думаю, да.
– Ты довольно остроумна для человека, который не учится в колледже.
– Джим, меня ты вдохновляешь.
– Я тебя люблю.
– А вот это неправда.
– Это и правда и неправда. Я просто делаю такое заявление. То же самое, как и «иди в жопу». Я тебя люблю.
– Ну тогда иди в жопу.
– Попросить чек?
– Да. А потом я возьму тебя к себе, и можешь остаться на ночь. Как тебе это?
Мы были очень счастливы.
5
Эдриен считала, что Чейз старается больше, чем я – в смысле, в постели, но я ей тоже нравился.
– Ты легче возбуждаешься, – сказала она.
Потолок над кроватью Эдриен был выложен вишневым паркетом, елочкой. Как будто бы кто-то в двадцатых годах отломил уголки у пары сотен картинных рам, встал на лестницу и приклеил туда, скорее всего, не ожидая, что на этой кровати будет спать кто-либо, кроме пары жирных кошек. Мы же с Эдриен были скорее похожи на сильфов или бледных белых рыб. Я в этой кровати потерялся. Я свесился с матраса, чтобы лучше во все это поверить – оказавшись вниз головой, я увидел выступ террасы, а за ним – небо. К моему удивлению, даже на такую высоту залетали мухи, но больше всего меня поражало величие пентхауса: он был современным, со встроенным холодильником под дуб, огромными окнами, хотя в первые визиты я почти ничего не успевал разглядеть, лишь бросил взгляд на Талсу свысока, и Эдриен тут же потащила меня на пол. Стены были цвета лесной зелени. Когда двери лифта открывались, перед взглядом представала картина маслом – лошадь без какого-либо снаряжения, с одним нахвостником. На столике под ней Эдриен поставила бутылочку лосьона для рук. Из широченного двустворчатого шкафа, красивого, как произведение искусства, валились мусорные мешки со всякими купленными на барахолке сокровищами – зелеными отложными воротниками, бельем с рюшечками, как у проституток в борделе, ремнями из ламе[13]цвета бронзы.
Поначалу мы ходили в пентхаус в первую очередь ради секса. Эдриен настаивала на методе прерванного полового акта, что меня удивляло, ведь в Бартлсвилле ей было все равно. Но я, естественно, подчинился. Хотя это было непросто: думаю, она о ковре особо не задумывалась, но мне было его жалко, и я всегда стремительно хватал собственные трусы или полотенце – кровати я вообще избегал. Увидев ее голую задницу на прекрасной белой простыне, я встревоженно просил ее оттуда слезть.
– Вообще-то я тут живу, – напоминала мне она.
Эдриен серьезно отнеслась к моей просьбе насчет моногамии. Иногда она просто ложилась и смотрела, что я буду делать. Может, когда я хватал ее с кровати (куда она снова садилась), она понимала все неправильно, думала, что я собираюсь устроить какое-то представление и носить ее с места на место.
– Постой-ка, – однажды сказала Эдриен, соскакивая с меня. Через некоторое время она вернулась с фотоаппаратом. – Я сфотографирую.
Она не просто щелкнула затвором. Эдриен долго выстраивала композицию, опираясь локтями в пол, я чувствовал, что объектив смотрит с интересом, подбираясь ко мне, словно морда большого черного животного. Я сразу же оглянулся в прошлое – иногда я вспоминал всю свою проведенную в Талсе жизнь, и тогда мне хотелось остаться одному, пройтись по теплым улицам, зайти в книжный магазин. Но мне все же как-то удавалось сдерживать свои порывы.
– Надо пойти купить презервативы, – заявила Эдриен после третьего раза.
Из сотен бытовых мелочей, которые мы с ней сделали за это лето, эта, наверное, стала основной. В итоге я настоял на том, что не пойду за ними ни в одну из тех аптек, где бывают мои родители. Повод был надуманный, но я всерьез хотел показать Эдриен, что я вообще человек смущающийся. Мы поехали на запад, через реку, и вместе отстояли очередь. На кассе работала бледная как пепел женщина. Она и бровью не повела.
