— Правда, динамика не всегда хороша. Иногда человеку нужен покой. Созерцание упорядочивает мысли. Появляется чистота суждений и… — начала я, но странный парень недовольно перебил меня:
— Ну да, конечно… созерцание, вечный поиск… отказ от рамок и в конце концов обратное превращение человека в обезьяну. Вам нравится либерализм? — Мой собеседник вернулся к обсуждению «Ангела».
— Либерализм тут определенно ни при чем. — Мне стало смешно. — Мне может нравиться или не нравиться все что угодно, однако во все века человек ищет согласие с собой, а значит, гармонию с окружающим миром… А вы, я смотрю, сторонник дарвинизма?
Он пожал плечами, вероятно обидевшись, а затем на цыпочках вышел в соседнее помещение.
— Ничего так, — произнесла миловидная девушка, кивнув на «Ангела».
Я улыбнулась ей в ответ и прошла в следующий зал.
У меня возник запоздалый вопрос к странному посетителю, но его нигде не было.
Сделав еще один круг по галерее, я наконец обнаружила своего-чужого «Велеса», подписанного моей фамилией. Это действительно был реверс изображения, которое я хорошо помнила. В искаженном кубическом пространстве метался человек с крыльями языческого змея. Кисти рук заменяли перепончатые лапы с острыми когтями. На каждом когте висели химеры в виде различных предметов. Постепенно в голове прояснилось. Всплыли картинки подготовки к работе: подбор материала, эскизы, наброски… даже вспомнился некий логический ряд. Бесспорно, это была моя работа, мои мысли и моя техника. Кроме того, внизу стояла моя подпись. Сомнений быть не могло. Но когда я ее написала? Как она оказалась в другой стране?
Подойдя к смотрителю зала, пожилой аккуратной женщине, я попросила пригласить устроителя или, на худой конец, администратора. Через минуту прибежал неопрятный мужчина с козлиной бородкой и уставился на меня, часто моргая и подергиваясь. Я коротко поведала ему историю «Велеса». Однако он ничего не понял — это было видно по испуганному бегающему взгляду и количеству встречных вопросов, Ничего не добившись, я извинилась и ретировалась в зал с инсталляциями. Пространственные композиции в некотором роде моя слабость. В студенческие времена меня, впрочем как и многих моих сокурсников, снедала страсть научиться организовывать трехмерные пространства. Любой человек, разглядывая плоское изображение, стремится представить его объемным. Но представление — это всего лишь иллюзия, и тайна, заключенная в плоскости, так и останется тайной.
В зале было по-прежнему многолюдно, и по-прежнему увидеть что-либо было затруднительно. Передо мной сновали незнакомые постные лица, слышались обрывки суждений, язвительные замечания и шарканье дорогих подошв по начищенному до блеска паркету. Почти как в Интернете. Сравнение вызвало усмешку. Жизнь есть энергия, а вокруг простиралась мертвая зона привычек и условностей.
Когда основная часть публики переместилась в зал торгов, я смогла увидеть самую странную пространственную композицию из всех, когда-либо виденных. Она удивляла размахом и «компонентами». На невысокой подставке автор расставил манекены, невероятно точно изображающие людей, до мурашек, до детского любопытства — подойти и похлопать по плечу любую из удивительных кукол. Одеты они были точно так же, как мой недавний оппонент, — такие же кофты с опущенными капюшонами и черные очки на лицах, измазанных белой глиной. Странные взрослые реборны… Я насчитала три десятка. Расставленные в хаотичном порядке, они изображали известные скульптуры и монументы разных эпох. Пораженная, я всматриваясь в лицо каждой фигуры, удивляясь недавнему общению с одним из них. Прикрученная к подиуму металлическая табличка гласила: «Перформанс „Face's Off“. Автор неизвестен» Я отшатнулась. Бред сумасшедшего… Как может оставаться неизвестным автор современной инсталляции?
Гадая, как живой манекен мог догадаться, что «Велес» — моего авторства, я поспешила уйти.
@
Дома я не находила себе места, переворачивая старые альбомы в архиве, и наконец отыскала его. Первый «Велес» благополучно лежал в черновиках, аккуратно переложенный калькой еще бабушкиной рукой. Тогда откуда же взялся другой? И какой из них заявлен в каталоге? Довольно быстро узнав электронный адрес одного из устроителей выставки, я написала ему осторожное письмо, главный вопрос которого — откуда у них моя работа? Через день пришел ответ. Читая его, я не верила своим глазам. «Картина „Повиновение Велесу“ подарена Художественной школе Св. Маргариты 16-го округа города Парижа полтора года назад лично госпожой Дарецкой Е. Ю. при посещении данной школы». Ниже г-н директор Попечительского совета, а также советник по культуре при посольстве Франции выражали глубокую благодарность автору.
Мне стало горько от своей беспомощности. Я не помнила благотворительную миссию, в которой принимала участие, я не дарила своих работ молодым французским дарованиям, я не…
Отчаянно захотелось разобраться во всей этой мистификации. Мне мог бы помочь Близнец — в конце концов, он врач. Но его страница была чиста. Остались лишь сиротливый ник, зачитанный статус и сотни сообщений. У меня был выбор — заплатить ему бартером или болью. Я выбрала боль.
Маргарита))) (02:35)
Какая-то чудесная волна Вирта вынесла тебя ко мне… Разочарованного и расстроенного… Ты смотрел в зеркало, и я была твоим отражением. Каждой строчкой, каждой буквой, каждой улыбкой. Ты открыл мне Шопена… И тогда, когда однажды ты не вернулся, я удалила сначала все, что связано с тобой, потом я возненавидела все временное, а потом я возненавидела Шопена… Ненавижу Шопена!
Какая страшная глупость рассказывать что-то важное абсолютной безразличности! Согласись, зачем рассказывать про осень и дождь, про старый сад, вечный кофе, про те рисунки, которые так и остались в другой жизни?..
Где ты? На каком этаже? На какой планете? Кто ты — Ангел или Демон?.. Почему Off?.. Почему мне не пришло в голову, что все было временным с самого начала? Какого черта?.. Почему все не так, как хотелось бы?
ГЛАВА 10
Кузнечик
Нет большего удовольствия, чем упасть на только что проснувшуюся землю, пахнущую полынью, одуванчиками и еще чем-то острым и непристойно волнующим.
Я попыталась глубоко вдохнуть, но у меня ничего не вышло. Дышать получалось по-собачьи, словно через несколько секунд мое дыхание остановится, и… видимо, поэтому мне необходимо было надышаться, насыщая легкие кислородом впрок, чтобы хватило надолго после того, как я окончательно утрачу способность вбирать в себя воздух.
Потом накатила усталость. Нечеловеческая, сравнимая разве что с предсмертной усталостью животного. Голова кружилась, обоняние обострилось до крайности — казалось, я слышу все запахи за тысячу километров от места своего внезапного падения. Они подкатывали душными волнами к горлу, и я уставала еще больше, хотя совсем не чувствовала своего тела.
Откуда-то всплыли разорванные воспоминания о цирковой львице. Будто бы я стою у вольера с умирающим животным. Я пыталась вспомнить… но увы! В руках у меня приготовленный к съемке фотоаппарат. Рядом — двое пожилых мужчин: один из них седой, юркий, хорошо знакомый, тоже с фотоаппаратом, а другой — крупный, носатый, в несвежем белом халате. Тот, с фотоаппаратом, много снимает с разных углов и ракурсов. В голове крутятся его разрозненные фразы: «Момент наивысшего напряжения», «Редчайшая удача!»… или вот еще одна: «Ну, давай, милая, сдохни, хорошая! Мне нужен кадр! Один-единственный!»
