— Любовница старается отвечать взаимностью на любовь своего покровителя, во всем угождать ему, — сказал он, — а за это ожидает награды деньгами или драгоценностями.
Анна в задумчивости закусила нижнюю губу. Ворон с облегчением подумал, что пока ей хватит и такого объяснения, но, оказалось, девушке этого недостаточно.
— Это кажется мне очень странным. Я всегда думала, что любовь люди дарят друг другу, а не продают или покупают.
Герцог оценил остроту ума Анны, но решительным тоном прервал разговор:
— Предлагаю закрыть тему. Это не то, о чем стоит разговаривать в день свадьбы.
— Думаю, ты уходишь от этого разговора потому, что у тебя были любовницы, но тебе не хочется рассказывать об этом, — сказала Анна, посмотрев в глаза герцогу.
— Даже если у меня и были любовницы, я не стану обсуждать это со своей женой, — резко ответил герцог.
И тут же понял, что совершил ошибку.
— Прости, если я что-то сделала не так, — примирительно сказала Анна. — Но ты сам решил, что мы будем честными друг с другом.
Герцог почувствовал себя так, словно ступил на очень зыбкую почву.
— За свои слова я отвечаю, — сказал он. — Но сегодня у нас выдался трудный день, и мне хотелось рассказать тебе о чем-нибудь более приятном. Например, о картинах и других красивых вещах в нашем доме.
— Я понимаю, но мне интересно все, что ты говоришь.
Герцог знал, что это правда, и, обрадовавшись, что смог уйти от не слишком легкого разговора о любовницах, решил переключить внимание Анны на другую тему.
— Завтра я собираюсь посетить вместе с тобой мсье Уорта и попросить его создать для тебя несколько платьев, которые лучше всего подчеркнут твою индивидуальность. Только он способен сделать это, потому все и считают его гением.
Он надеялся, что Анну увлечет этот разговор, и потому продолжил:
— Сегодня вечером, когда поднимешься в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, ты найдешь там еще несколько платьев. Я заказал эти наряды, чтобы ты носила их до тех пор, пока не будут готовы творения Уорта. Я надеюсь, что шляпки и другие аксессуары к готовым платьям тебе тоже понравятся.
— Надеюсь, кто-нибудь покажет мне, как управляться со всеми этими вещами.
— Это сделает горничная, — ответил герцог. — А еще к нам приедет самый известный в Париже куафер, он сделает тебе прическу. Думаю, очень скоро ты ощутишь себя совершенно другим человеком.
— Куафер? — переспросила Анна. — Здесь так называют парикмахера?
— Не совсем, — улыбнулся герцог. — Анри именно куафер, самый известный в Париже. К нему очень трудно попасть, а деньги за свою работу он берет просто сумасшедшие.
— Как я понимаю, быть модной леди — удовольствие очень дорогое, — заметила Анна. — Надеюсь, ты найдешь, что я стою таких денег.
Взгляд Анны был настолько выразительным, что герцог, как ему казалось, мог легко прочитать ее мысли — она думала, что принять от него так много значит быть почти как его любовница.
Герцог размышлял, что сказала бы Анна, объясни он ей четко и конкретно, чего именно мужчины ждут от своих любовниц. И от жен, между прочим, тоже.
Но потом он вспомнил про обещание, которое дал Маргарите, и о том, что в течение трех месяцев о близости с женой ему придется забыть, и решил, что было бы ошибкой так рано приступать к разъяснению обязанностей, которые называются супружескими.
* * *
Дверь салона открылась, и вошла Анна.
На ней было уже другое, тоже очень красивое платье, которое удивительно шло ей, хотя и не было создано великим Уортом.
Оно было сшито из очень бледного розового тюля, с турнюром и открытыми плечами — герцог впервые увидел их матовую белизну.
Анна выглядела настолько прелестной, что герцогу хотелось захлопать в ладоши.
Анри потрудился на славу — уложил волосы вокруг лица Анны крупными локонами. Такую прическу ввела в моду принцесса Уэльская, и она как нельзя лучше подчеркивала античную красоту Анны, которую герцог заметил еще в монастыре.
В отличие от Клеодель, Анна не выглядела кукольно-хорошенькой, исходившее от нее ощущение юности и чистоты воспринималось не на физическом, но скорее духовном уровне.
Анна подошла к герцогу и сказала, смеясь:
— Вы правы, монсеньор, я ощущаю себя совсем другим человеком. Честно говоря, взглянув в зеркало, я просто не узнала себя, увидела в нем какую-то незнакомку. Но есть одна вещь, которая очень меня смущает.
Ее смех умолк, и теперь она смотрела на герцога, заметно нервничая.
— Что такое? — спросил герцог.
— Скажи, это действительно нормально — так сильно открывать грудь и руки?
Герцог отметил, что она при этом не покраснела, не смутилась, но взгляд у нее был неуверенным, как и голос.
— Поверь, — ответил герцог, — неправильно и странно было бы появиться в вечернем платье без принятого по моде декольте. У многих дам оно гораздо глубже, чем твое.
— Но в чем смысл такой одежды? — спросила Анна. — Ночью холоднее, чем днем, практичнее было бы, как мне кажется, носить закрытые платья, особенно зимой.
— Практичнее, но менее привлекательно, — сказал герцог. — Вот попадешь на бал, сама увидишь, что зал наполнен женщинами, одетыми так же, как ты сейчас. Они плывут лебедями по паркету, а мужчины любуются их движениями и белизной их кожи.
Не дожидаясь ответа Анны, он продолжил:
— Так же, как я любуюсь сейчас белизной твоей кожи. Знаешь, у меня есть для тебя подарок.
Герцог взял со стола зеленую кожаную коробочку и протянул ее Анне.
— Это мне? — спросила она.
— Свадебный подарок, — ответил герцог. — Поскольку мы обвенчались очень поспешно, других подарков у нас не будет — ни поздравительных писем, ни ваз с букетами роз, ни декоративных тарелочек, ни золотых подсвечников.
— Хочешь сказать, что все это люди посылают тем, кто женится?
— Дюжинами, — заверил ее герцог, подумав о свадебных подарках, которые складывали в бальном зале Равенсток-хауса.
— А жених и невеста тоже должны обменяться подарками? — спросила Анна. — Но у меня для тебя ничего нет.
— Купишь мне подарок позднее, если захочешь, — ответил герцог.
— Но… у меня нет денег.
— Моя сестра не объяснила тебе, что ты на самом деле очень богатая женщина?
— Это правда? В таком случае, пап…
Герцог понял, что она почти произнесла слово «папа», но в последний момент остановила себя.
— Я бы хотел, чтобы ты закончила эту фразу, Анна.
Она отрицательно покачала головой, и тогда герцог произнес:
