У моего сэндвича с яйцом был вкус мокрой тряпки, чипсы застревали в горле, а йогурт пах чем-то кислым.
– Ешь, Трейси, сегодня вечером тебе понадобится много сил, – сказал Питер. – Вот, будешь мой вкусный сэндвич с бананом? Эй, можешь съесть весь, если захочешь.
– Спасибо, Пит, спасибо, но нет.
Я села и погрузилась в мрачные размышления, кроша свои чипсы на мелкие золотые щепочки. Я не знала, что делать. Мне так сильно-сильно-сильно хотелось, чтобы мама пришла на меня посмотреть. Но неужели я мечтала о том, чтобы она увидела, как я стою на сцене, обливаясь потом, с открытым ртом, а из него не вылетает ни единого словечка?!
Я крепко зажмурилась: «Пожалуйста, если есть Призрак Рождества Прошлых Лет, Призрак Нынешнего Рождества и Призрак Будущего Рождества, помогите мне, и тогда, превзойдя в благочестии Малютку Тима, я скажу бесчисленное число раз: «Благослови, Господь, всех нас!» – неустанно повторяла я про себя.
Я почувствовала, что кто-то стоит рядом. Открыла глаза, отчаянно надеясь, что это мама – с чудными длинными золотыми локонами, большими голубыми глазами, блестящими розовыми губами, и сейчас она меня поцелует… но вместо мамы я увидела маленькую невзрачную женщину с короткой мальчишеской стрижкой.
– А… это ты, Кэм, – устало сказала я.
– Счастливого тебе Рождества, Трейси! – весело смеясь, сказала Кэм.
– Что ты здесь делаешь? До начала еще несколько часов.
– Знаю, я пришла помочь мисс Симпкинс вас загримировать.
– Но ты ведь ничего не понимаешь в гриме! Ты никогда не пользуешься косметикой!
– Я замечательно накладываю сценический грим – подожди, сама увидишь!
Она села по-турецки рядом со мной. На ней были обыкновенные джинсы и джемпер, но это были новехонькие, не потрепанные по краям брючин джинсы и ее лучший джемпер, на котором красовались вывязанные кошки.
Она всучила мне большую коробку шоколадных конфет:
– На, попробуй, а потом угости всех друзей.
– Ой, Кэм, ты купила их специально для меня?
– Ну, не совсем, – ответила Кэм. – Я собиралась подарить их маме, когда поеду домой на Рождество. Только, как выяснилось, домой я не еду – вот я и подумала, что их можно съесть сейчас.
– Ну, это очень мило с твоей стороны, но я совсем не голодна. Мне нездоровится. Меня может стошнить прямо на сцене. Если это произойдет, надеюсь, конфуз случится, когда Жюстина будет играть своего Призрака Марли, – пробормотала я.
Я все равно открыла коробку шоколадных конфет – исключительно из любопытства. Они были просто замечательные – гладкие и блестящие. Одни были завернуты в розовую, золотую и серебряную фольгу, другие – украшены вишенками, орешками и маленькими сахарными розочками.
– Ой, ням-ням! – машинально сказала я. Рука сама потянулась за самой большой конфетой с вишенкой. Быстро облизав, я сразу отправила ее в рот. Разжевала конфету, и по языку и зубам растеклась вкуснейшая вишневая начинка.
– М-м-м, – сказала я, и рука снова потянулась за конфетой.
– Я бы не увлекалась шоколадом, если тебя подташнивает, – предостерегла меня Кэм.
– Знаешь, что странно? Кажется, мне становится чуть-чуть лучше. Эй, эти шоколадные конфеты – просто пальчики оближешь! Мне ими правда нужно поделиться? Съем еще одну, хорошо? Твоей маме не достанется что-то очень-очень вкусненькое. А почему ты не едешь к ней на Рождество?
– Ой, мы поругались. Мы всегда ругаемся. Я позвонила ей узнать, можно ли мне кого-то к ней привезти.
– Кого? Уж не бойфренда ли?
– Я же тебе говорила, Трейси, нет у меня никакого бойфренда. Я имела в виду кого-то другого, но ей моя идея не понравилась, и она начала рассказывать о вечеринке, которую собирается устроить, и завела старую песню: не могла бы я уложить волосы и надеть юбку и туфли на высоких каблуках, – вздохнула Кэм. – Она невыносима.
– А вот и нет! Ты будешь в сто раз лучше выглядеть, если красиво причешешься и наденешь узкую юбку, – и скажи на милость, почему ты не носишь каблуки? Вот моя мама всегда носит туфли на высоких каблуках.
Зря я произнесла слово «мама». В животе снова что-то сжалось.
К тому времени я ела уже четвертую конфету. Зачем я это сделала?
Кэм взяла меня за руку:
– Твоя мама, очевидно, очень женственная и гламурная. В твоих глазах я выгляжу слишком просто, неэффектно. Хотя моя мама сказала бы, что можно выглядеть обычно, одеваться так, как ходишь дома или в отпуске, а можно – как оборванка.
– Ой, Кэм, а как ты думаешь, моя мама придет посмотреть, как я играю Скруджа?
Кэм крепко сжала мне руку:
– Я уверена, она очень хочет прийти. Просто, может быть, она занята…
– …и я ее подведу, если она придет.
Я придвинулась поближе к Кэм и зашептала ей прямо в ухо, чтобы никто из ребят не услышал:
– Во время перерыва на ланч я очень плохо играла на последней репетиции. Не могла вспомнить ни одного слова.
– Да это же замечательно, Трейси! – весело сказала Кэм.
– Замечательно?! – возмутилась я. – Ну спасибо тебе, Кэм! А я-то считала тебя другом! Замечательно, что Трейси Бикер провалится перед целой школой, всеми родителями, гостями из Дампинг-Граунд и перед собственной мамой?!
– Я твой друг и говорю разумные вещи. Все знают, что если генеральная репетиция проходит на ура, это плохая примета. Чем хуже на репетиции, тем лучше на премьере.
– Шутишь?!
– Вовсе нет! В актерской профессии все об этом знают. Удивительно, что твоя мама тебе об этом не рассказывала. Ты великолепно сыграешь сегодня вечером, Трейси, вот увидишь!
– Но я ни одной строчки не помню! Что же мне делать? Изображать все пантомимой?!
– Знаешь, я уверена: у тебя получилось бы очень выразительно, но думаю, что это не понадобится. Наверняка как только ты выйдешь на сцену, сразу все вспомнишь. Строчки все здесь, Трейси!
И она подняла вверх наши руки, сцепленные в замок, и тихонько постучала ими мне по голове:
– Просто нужно нажать на правильную кнопочку, и все слова вырвутся наружу, уж поверь мне.
Я посмотрела на нее. И не поверила. Но меня тронуло, что она изо всех сил старается меня убедить. Я посмотрела на лучший наряд Кэм. Посмотрела на ее серьезное лицо, на мальчишескую стрижку-ежик.
Вдруг я крепко обняла ее, прямо на глазах у всех. Какой-то худосочный мальчишка, исполняющий роль Невежества, пропищал:
