Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Из «освоенного наполовину» европейского рационализма интеллигенция восприняла детерминизм — уверенность в том, что общественным процессом, как разновидностью машины, можно управиться силой, как рычагами. Надо только сковырнуть слабую, верхушечную «машину управления» большевиков. Невидимый и мощный процесс самоорганизации народа идеологи Гражданской войны игнорировали (или, во всяком случае, недооценили). Возникла иллюзия слабости Советской власти, которая и повлекла за собой отказ от гражданского мира.
В то же время, следуя догмам европейского рационализма, идеологи Белого движения видели лишь социальный конфликт, игнорируя его национальный смысл. Иллюзия слабости противника усугубилась недооценкой внутренней слабости своего проекта — он оказался, независимо от субъективных намерений отдельных личностей, антинациональным, антирусским. Сейчас кажется поразительным, как они могли не видеть несовместимости двух главных целей своего движения, которые они декларировали (либерально-буржуазный порядок — и «единая и неделимая Россия»). Но они действительно ее не видели.
Наконец, идеологи Белого движения питали необоснованные иллюзии относительно помощи Запада. Строго говоря, белые «втянулись» в полномасштабную Гражданскую войну вслед за иностранной интервенцией, как ее «второй эшелон». Белыми были неверно оценены и мотивы, и возможности западной помощи. Не имея здесь места, чтобы развивать эту тему, отметим лишь факт: как только правящие круги Запада убедились, что белые овладеть ситуацией в России не смогут, они прекратили их поддержку[11].
Более того, правящие круги Запада быстро оценили тот риск, который представляло для положения в их собственных странах пребывание их войск на территории Советской России — пребывание в обстановке успешной социалистической революции. Они благоразумно предпочли отвести свои войска, пока те не стали переносчиками «заразы».
Неверная оценка верхушкой белых соотношения сил толкнула их к войне. Официальная советская история героизировала Гражданскую войну и создала ряд упрощающих мифов. Сегодня, в условиях общего культурного кризиса, легче эти мифы преодолеть. Легче — не значит легко, но это надо сделать.
Социальная философия «верхов» — культурная предпосылка к войне
Вспомним снова слова П.А.Сорокина:
Гражданские войны возникали от быстрого и коренного изменения высших ценностей в одной части данного общества, тогда как другая либо не принимала перемены, либо двигалась в противоположном направлении.
Именно это и произошло в России в начале XX века. По мере наступления капитализма западного типа подрывались социально-философские основы сословного общества России, менялись высшие ценности и «привилегированных классов», и трудящихся — представления о человеке и его правах. Понятно, что эти изменения в системе ценностей сразу приводили к очевидным для всех изменениям в жизнеустройстве — совершался отход от патерналистских установок помещиков, владельцев предприятий и царского правительства. В культуру правящих классов просачивался социал-дарвинизм, идеология западной буржуазии.
Та небольшая часть капиталистов России, которая смогла войти в симбиоз с «импортированным» зрелым западным капитализмом, после 1905 г. заняла столь радикальную социал-дарвинистскую антидемократическую позицию, что вступила в конфликт с господствующими в подавляющем большинстве населения России культурными нормами. Так, группа московских миллионеров, выступив в 1906 г. в поддержку столыпинской реформы, заявила в беседе с корреспондентом журнала «Экономист России»:
Мы почти все за закон 9 ноября… Дифференциации мы нисколько не боимся… Из 100 полуголодных будет 20 хороших хозяев, а 80 батраков. Мы сентиментальностью не страдаем. Наши идеалы — англосаксонские. Помогать в первую очередь нужно сильным людям. А слабеньких да нытиков мы жалеть не умеем [цит. в 21, с. 79].
Когда после поражения революции 1905–1907 гг. и утраты веры в успех столыпинской реформы единственная буржуазно-либеральная партия в России (кадеты) стала уповать на буржуазию («русских Круппов» и «крепкое мещанство»), она предприняла большую пропагандистскую кампанию, направленную на преодоление враждебного отношения интеллигенции к буржуазии. Вели ее бывшие марксисты (авторы книги «Вехи» Струве, Бердяев, Изгоев). При этом им
неизбежно пришлось отвергнуть сам идеал равенства. Струве писал, что основанием прогрессивного общества «является всегда человеческая личность, отмеченная более высокой степенью годности» [выделено мной. — С.К.-М.].
Это был сдвиг к социал-дарвинистскому представлению о человеке, а значит, к полному разрыву с той антропологией, на которой стояло общинное мировоззрение крестьян («архаический аграрный коммунизм»). Таким образом, либеральная интеллигенция также потеряла возможность служить культурным мостиком между частями общества, в которых назревала взаимная ненависть. Она все больше становилась для крестьян (и рабочих, сохранивших крестьянское мироощущение) религиозным врагом.
Этот поворот бывшего марксиста Струве к социал-дарвинизму был очень радикальным, и в поддержку ему сразу выступил Бердяев:
Скажут, Струве хочет обуржуазить Россию, привить русской интеллигенции буржуазные добродетели. И Россию необходимо «обуржуазить», если под этим понимать призыв к социальному творчеству, переход к высшим формам хозяйства и отрицание домогательств равенства.
Но для крестьян «переход к высшим формам хозяйства и отрицание домогательств равенства» означали их ликвидацию как культурного и социального типа — раскрестьянивание. Эта угроза неизбежно настраивала их на оборонительную Гражданскую войну. Нарастание революционных настроений в крестьянстве вызвало резкий сдвиг социальной философии элиты вправо. Социальный расизм стал характерен даже для умеренно левых философов, которые перешли на сторону противников революции. Например, Н.А.Бердяев излагал совершенно определенные расистские представления. В книге «Философия неравенства» он писал:
Культура существует в нашей крови. Культура — дело расы и расового подбора… «Просветительное» и «революционное» сознание… затемнило для научного познания значение расы. Но объективная незаинтересованная наука должна признать, что в мире существует дворянство не только как социальный класс с определенными интересами, но как качественный душевный и физический тип, как тысячелетняя культура души и тела. Существование «белой кости» есть не только сословный предрассудок, это есть неопровержимый и неистребимый антропологический факт.
При таком отношении к «черной кости» крестьяне, которые исповедовали, по выражению М.Вебера, «архаический крестьянский коммунизм», не могли принять либералов в качестве посредников в назревающей Гражданской войне. М.М.Пришвин писал в дневнике летом 1917 г.: «Никого не ругают в провинции больше кадетов, будто хуже нет ничего на свете кадета. Быть кадетом в провинции — это почти что быть евреем».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
