– С Виталием? А он что, будет против?
– Ну… У него как-никак жена законная есть, дети…
– Понятно. Тогда вот что. Одна половина дома ведь наша с мамой? Вот пусть батюшка и занимает ее. А за дрова и электричество я вам заплачу.
– Ох и кипяток ты, Татьяна. Не зря, видно, тебя в начальство избрали. Остынь! Со стариком, чай, говоришь.
– Извини, конечно, дядя Паша, но уж какая есть. С характером. Но сам-то ты как считаешь? Чтобы ребятишки вместе с их матерью замерзали в этой халупе? Там и печь дымит. Батюшка сам ее перекладывал.
– Сам?
– А ты как думал? Что он сидит со своей попадьей и на блюдце с чаем дует весь день, как тот поп в Мытищах? Да он раствор собственноручно для художника таскает. Заметь, художника, а не штукатура. Ему рисовать полагается, а он с мастерком с утра до вечера на лесах торчит. Они вдвоем там, понимаешь, вдвоем за все село отдуваются. А остальным некогда или «жаба давит».
Небось и у тебя мыслишка закралась: а не растратчик ли спонсорских денег наш батюшка?
– Татьяна! – рассердился Павел Федорович. – Ты, смотрю, не на шутку разошлась.
– Да, дядя Паша, не на шутку. Не до шуток мне сейчас. Сам видишь. Ладно, пойду я. А ты все же Виталия предупреди. Я с этим домом от вас не отстану. До свидания!
Ее кто-то окликнул, когда она уже подходила к церкви. Татьяна оглянулась и увидела Оксану. Молодая женщина, осунувшаяся, бледная от бессонной ночи, стояла под тополем и теребила свою растрепавшуюся косу. Татьяна медленно подошла к ней, не зная, как вести себя со своей племянницей.
– Татьяна Михайловна, я хочу… мне надо…
Она вдруг разрыдалась. Татьяна положила руку на ее плечо, но Оксана сбросила ее нервным движением.
– Мне не надо вашей жалости! У соперницы сочувствия не просят! – выдавила она сквозь зубы. – Я взываю к вашему рассудку. Ведь вы уже немолодая, простите, зрелая женщина, к тому же занимаете такой пост. Вам не стыдно отбивать чужих мужчин?
– А тебе не стыдно обманывать мужа, маленькая дрянь? – вдруг взорвалась Татьяна, которую сегодняшние неприятности не только не выбили из колеи, а, наоборот, заставили мобилизовать все силы.
– Да как вы смеете?! Я учитель! Меня знает все село…
– Вот именно! В самую точку! Не в бровь, а в глаз! Все село тебя знает, а ты бегаешь как собачонка за чужим мужиком. Опомнись, Оксана!
– А вы? Вам не стыдно по ночам принимать молодых, как вы выражаетесь, мужиков?
– Не стыдно. Я свободная женщина, у меня нет мужа. И потом, не такой уж он и молодой.
– Откуда вы знаете?
– Паспорт видела.
– Ах, у вас уже и до паспорта дело дошло?
– Оксана, говори потише, на нас уже оглядываются. Ведь я-то скоро уеду, а тебе здесь детей учить.
– С ним?
– Что «с ним»?
– Уедете?
– Не знаю. Это ему решать.
– Вот именно! Пусть он сам решает. А вы прекратите сюда таскаться!
– Что?! Знаешь, не стояли бы мы с тобой на главной улице села, я бы такую затрещину тебе влепила! Впрочем, я могу это сделать прямо сейчас, если ты не уберешься отсюда.
Татьяна замахнулась. Разумеется, это был чистой воды блеф. Но он подействовал. Оксана испуганно вытаращила глаза, попятилась, а потом припустила так, что пятки засверкали. Татьяна грустно усмехнулась: «Истинная дочь своей мамаши. Не наша, не кармашевская порода».
В приделе вовсю кипела работа. Батюшка поднимал на леса раствор и воду, а Андрей штукатурил последние метры стены.
– Здравствуйте! – поздоровалась Татьяна.
– Здравствуйте, Татьяна Михайловна, – бодро поздоровался батюшка.
Андрей лишь кивнул и отвернулся к стене.
– А я пришла попрощаться. Завтра в шесть утра еду в город. Дело неотложное появилось. Но через два-три дня хочу вернуться. Симакова я предупредила. Так что без меня совещание по поводу спонсорства проводить не будут.
Она говорила это все специально для Андрея. Ее злило, что ей приходится оправдываться, объяснять свой отъезд домой. Но он как будто не слышал, увлеченный своим делом.
– Спасибо, Татьяна Михайловна, за заботу о нашем храме, – поблагодарил батюшка. – Богом да воздастся за труды ваши.
– Мне это не трудно, – смутилась она от столь высоких слов.
– А что за «неотложное дело»? – вдруг повернулся к ней Андрей.
Татьяну охватило волнение. Он ни разу не смотрел так пристально и нежно одновременно. Этот взгляд ее сведет с ума! Зачем он так смотрит?
– Дело? – переспросила она, не в силах оторваться от его глубоких, бездонных, словно морская толща, глаз. – Мне надо в областной архив по личному делу.
– А нам по пути. Я тоже собрался в город за красками.
Они не заметили, как неслышно покинул их батюшка. Они ничего не замечали вокруг. Андрей спрыгнул с лесов, подошел к ней вплотную. Она, не отдавая себе отчета, прильнула к нему. Ее руки были безвольно опущены, а голова слегка запрокинута, глаза закрыты. На губах блуждала не то улыбка, не то судорога страсти. Он вдруг крепко обнял ее, начал целовать сначала волосы, затем лоб, глаза. Стукнула дверь. Они отпрянули друг от друга.
– Здесь есть кто-нибудь? – раздался голос Виталия.
Он, щурясь и привыкая к плохому освещению после яркого солнца, вошел в помещение.
– Здравствуйте! А я…
Он замолчал, нахмурился, опустил глаза. Татьяна не успела изменить выражение лица, она еще не пришла в себя от любовного огня, охватившего ее тело минуту назад, и Виталий заметил это. Он все понял.
– Вы по делу? – невозмутимо спросил Андрей.
– Я? Нет. То есть да. Короче, можете забирать дом. Мы согласны.
Он круто повернулся и быстро вышел из придела. Татьяна опустила голову, закусила от досады губу. Андрей дотронулся до ее руки, но она отдернула ее.
– Что произошло, Таня? – глухо спросил Андрей. – Только что я видел перед собой совсем другую женщину. Такой ты и должна быть, понимаешь? Ты рождена такой, женственной, нежной, доброй. Это из-за него? Ответь! Из-за него? Ты чувствуешь себя виноватой? Значит…
– Ничего не «значит»! Андрей, не мучь меня! И потом здесь не место для подобных сцен. Мы богохульствуем.
– Ты права. Оставим этот разговор. Завтра я тоже еду в город. Увидимся!
Он вновь залез на леса и продолжил работу. Татьяна вышла из церкви, медленно побрела по дорожке в сторону улицы, но на середине остановилась, подумала, а затем решительно направилась к флигелю.
Всю дорогу они стояли в тамбуре и целовались.
– Я бы мог пригласить тебя в ресторан, но сейчас я на огромной мели. Потерпишь еще месяц? Мой агент обещает продать картину за приличную сумму.
