Роса, между тем, развесила ее скудный гардероб в шкафу. Затем она открыла вторую дверцу шкафа и жестом показала Энн на содержимое. Та изумленно раскрыла глаза. Здесь было самое настоящее многоцветие радуги. Шкаф был буквально забит дорогими туалетами: бирюзового, фиалкового, розового, лимонно-желтого, белого, золотого цветов. Шелк, шифон, атлас, бархат…
— Вот это для настоящей сеньоры, — с гордостью объявила Роса. — Нравится?
Господи, это было что-то невероятное! Сколько же времени эти шикарные тряпки провисели в шкафу, ожидая ее возвращения? И сколько денег потратил на них Рубен?
Шкатулка, полная драгоценностей. Шкаф, набитый дорогими туалетами. В специальном отделении — туфли самых разных моделей…
Все — как прежде. Рубен хотел, чтобы и теперь все было, как тогда. Все изменилось и одновременно осталось неизменным.
На глаза Энн навернулись слезы. В сердце вкралось чувство вины. Только теперь она поняла, как тяжело было Рубену ждать ее. Он ведь действительно не хотел окончательного разрыва — просто решил дать ей время повзрослеть. Он ждал, что она вернется…
Роса тихонько прикрыла дверцы шкафа и обернулась к Энн.
— Ну вот, все готово. Пойдемте, я приготовила вам ванну.
Раздеваясь в ванной комнате, отделанной мрамором, Энн поймала свое отражение в огромном зеркале. Длинные белокурые волосы висели неряшливыми прядями, под глазами залегли темные тени, отчего ее серые глаза будто выцвели. Господи, ну и вид! Впрочем, она выглядит так же жутко, как чувствует себя.
— Сеньора, вода не слишком горячая? Идите, пожалуйста. — Роса жестом пригласила Энн забраться в розовую ванну, заделанную в белый мрамор с черными прожилками. Краны и ручки — позолоченные. Мрамор и золото. Ванна для царицы. На поверхности воды, меж холмиков пышной пены, плавают лепестки роз.
Энн отбросила полотенце и поспешно погрузилась в воду. Она стеснялась, когда при ее мытье кто-то присутствовал. Но по этикету, она это помнила, горничная должна находиться поблизости и следить, не понадобится ли ей что-нибудь…
Внезапно тишину прорезал властный голос Рубена.
— Оставь нас, — велел он Росе. — Я хочу поговорить с женой наедине.
Горничная тут же попятилась к двери и, что-то невнятно бормоча по-испански, исчезла.
Первым порывом Энн было выскочить из ванны и схватить полотенце, однако справилась с собой и лишь глубже погрузилась в воду, словно пытаясь спрятаться в душистой пене.
— Что ты здесь делаешь? Где Стивен?
— На какой вопрос я должен ответить в первую очередь?
Энн почувствовала, как в ее жилах начала закипать кровь.
— Ради Бога, не издевайся! Где Стивен? И что произошло у самолета?
— Ничего не произошло.
— Надеюсь, Стивену ничего не угрожает? Что вообще происходит на твоем райском острове? Зачем у тебя столько секьюрити? Я не могу допустить, чтобы мой сын рос в обстановке нестабильности!
— У тебя снова разыгралось воображение. Просто я принял меры предосторожности, вот и все.
— Мне не нравится, что моего сына куда-то забрали. Верни его!
— Очень сожалею, но ты его не получишь.
— Рубен!
— Повторяю, мне очень жаль, но я забираю его у тебя до тех пор, пока не решу, что делать.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Стивен — наследник огромного состояния, ему необходимо получить очень специфическое образование. Мальчику придется учиться правильно себя вести, изучать языки и основательно постичь европейскую и латиноамериканскую культуру.
— Да ведь ему всего неполных три годика!
— Меня отправили в Англию, когда я был немногим старше. Чем раньше мы начнем готовить Стивена к будущей жизни, тем лучше. Он должен учиться осознавать ответственность…
— Ну уж нет! — прошипела Энн, едва сдерживая ярость. — Я ни за что не соглашусь на то, чтобы моего ребенка куда-то отослали. И не допущу, чтобы его воспитывали чужие люди.
Рубен медленно повернулся, глаза его сузились. Из-под полуопущенных век он принялся лениво оглядывать обнаженное тело жены. Пена почти осела, и бедра, грудь, округлые колени и живот Энн светились сквозь воду.
— А тебя никто и спрашивать не станет. Мы на Суэньо, здесь твое мнение никого не интересует.
Энн села, задыхаясь от гнева.
— Если ты полагаешь, что я стану пресмыкаться перед тобой, как твои слуги, то ты жестоко ошибаешься, сеньор Каррильо де Асеведа. Пусть тебе удалось снова затащить меня сюда, но я уже не та девчонка, для которой ты был единственным светом в окошке. Я теперь гораздо сильнее и имею право голоса.
На Рубена ее пылкая тирада не произвела ни малейшего впечатления. После приезда он успел побриться и переодеться в обычную для жителей острова одежду — белые брюки и свободную блузу. И сейчас у него был вид настоящего плантатора, помыкающего рабами. Глаза его смотрели отчужденно, словно не видя Энн.
— Если у тебя и впрямь есть голос, то я, конечно, должен его услышать.
Энн на мгновение растерялась.
— Ну… да, — неуверенно протянула она.
— Тогда почему же я не услышал его, когда ты недавно кричала?
Стало быть, он слышал ее крик, но решил не обращать на него внимания. Сердце Энн пронзила острая боль обиды. Не помня себя, она зачерпнула пригоршню воды и плеснула ею в Рубена один раз, второй, затем стала бить по воде руками, обливая его с головы до ног.
Рубен резко наклонился и, выдернув Энн из ванны, поставил ее на скользкий мраморный пол.
— Все, мое терпение лопнуло.
Все тело Энн покрылось гусиной кожей, — не столько от прохладного воздуха, сколько от неловкости. Но ей уже было на все наплевать.
— Можешь издеваться надо мной, я вытерплю, только не отнимай у меня Стивена! — взмолилась она. — Не знаю, что за игру ты затеял, но это нечестная игра!
Рубен подтащил ее к себе так, что она прижалась бедрами к его ногам.
— Это вовсе не игра. Игры давно кончились. Теперь началось возмездие.
Энн бросало то в жар, то в холод, голова шла кругом, ее поташнивало.
— Наказывать за меня Стива — это несправедливо!
— Я наказываю не Стивена, а тебя. Ты лгала мне, опозорила меня, украла у меня…
— Если ты о драгоценностях…
— Да плевал я на драгоценности! Я говорю о моем сыне. Он ведь мой, не так ли?
— Разумеется, твой! Ты только посмотри на него. У него твои глаза, нос, рот. Он же вылитый ты!
— Тогда мои действия вполне оправданны.
Рубен прижал обнаженное трепещущее тело Энн к своему и накрыл ее рот своими губами. Это был поцелуй, полный страсти, он словно вобрал из легких молодой женщины весь воздух, — вместе с ее невысказанным протестом. Рубен целовал ее до тех пор, пока у Энн не подогнулись ноги, а перед глазами не заплясали золотые искорки. Вся дрожа, она вцепилась в его блузу, чувствуя под пальцами частые удары его сердца.
