— Женщины… в баре.
— Какие груди… то есть какие женщины?
Она прислонилась к столу прекрасно очерченным бедром.
— Я не хочу, чтобы ты пошел вразнос и создал моему агентству плохую репутацию.
— Так ты нарядилась таким образом, — он проследил взглядом вверх и вниз по корсету из черного кружева и атласа, и сразу же его пульс оказался у него в горле, — чтобы удостовериться, что я не пойду вразнос?
Голос бабушки Алисы явственно зазвучал у него в ушах: «Я буду гнаться за тобой…»
— Но этого я сегодня вечером делать не буду, — быстро добавил он. У него внезапно вспотели ладони, и он вытер их о свои брюки. — Кимберли, дорогая, ты сейчас не похожа на инструктора.
— Нет, я инструктор!
— Ты ревнуешь, только и всего.
Она негодующе фыркнула.
— Еще чего! Вовсе не ревную.
— Это не критика, это комплимент.
Найджел помнил только одно — он должен уехать, должен уехать…
Она покачнулась.
— Сними эти небоскребы, — велел он, — а то еще упадешь ненароком и сломаешь себе шею.
Только этого не хватало ему сегодня вечером — везти ее среди ночи в больницу!
Она посмотрела на свои ноги в сетчатых чулках, потом на Найджела.
— Это мои туфли «приди и возьми меня».
Можно подумать, он нуждается в ее пояснении! Но она хоть не стала спорить и сбросила их. Он посмотрел вниз и увидел ложбинку. Надо признать, прекрасную ложбинку, такую зовущую, между двух мягких, полных округлостей…
— Возьми мой пиджак, — прохрипел он, набрасывая его на ее плечи.
Кимберли жестом указала на фотографию.
— Это снимок был сделан в тот год, когда мама заболела.
— Мне жаль, — сказал Найджел, немного приходя в себя.
— Все нормально. — Кимберли подняла фотографию и стала разглядывать ее. — Папа всегда говорил, что я похожа на маму. — Поставив фотографию, она отступила на шаг и вновь взглянула на Найджела. — Я понимаю, что именно поэтому он так отдалился от меня, когда мама умерла. Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел ее. А позже, когда я так разочаровала его, он вообще повернулся ко мне спиной…
Она смолкла, но Найджел успел услышать, как ее голос надломился.
Он обнял ее, притянув к себе. Что бы тогда ни случилось, — а он предполагал, что это имело некоторое отношение к ее отъезду из города на черной лошади, хотя сейчас не было никакой возможности спросить ее об этом, — только негодяй с холодным сердцем не попытался бы утешить ее. Слегка поглаживая ее по спине, он взглянул на ее черно-белую гостиную, и внезапно эти цвета обрели для него смысл.
Эта квартира не была домом. Это было место, куда она возвращалась каждый вечер, где в одиночестве проводила ночь. Она боится иметь дом, потому что он может исчезнуть, как дом ее детства.
Некоторое время он молча держал ее в своих объятиях, потом спокойно произнес:
— Я думаю, что уже поздно. Ночь на дворе.
— Не уходи.
— Ким…
— Пожалуйста, — сказала она, поднимая голову и просительно глядя на него. Пока он собирался ответить, она прижала указательный палец к его губам. — Будем считать, что ты согласился, — прошептала она, высвободилась, подошла к проигрывателю и вставила диск.
Глубокий голос Ната Кинга Коула начал петь «Незабываемое».
— Помнишь? — спросила Кимберли, поворачиваясь к Найджелу.
Конечно. Эта песня звучала, когда он вошел в ее агентство на следующий день после той вечерней вспышки их страсти.
— Да.
— Дочь Ната Кинга Коула записала с ним вместе этот вариант. — Кимберли подошла ближе и протянула к нему руки, приглашая. — Один танец?
Найджел уже собрался ответить отказом, но ее губы изогнулись в застенчивой, умоляющей улыбке.
— Только один.
А потом он уйдет.
Она упала в его объятия, и на мгновение он потерял способность двигаться. Он никогда не умел танцевать, в лучшем случае просто качался на месте взад и вперед, но с ней он почувствовал себя лучшим в мире танцором.
Он поглядел в зеркало над бутафорским камином. Ему нравилось, как голова Кимберли прислоняется к его груди. И ниже полы его пиджака он видел дразнящий проблеск ее ног.
Она пробормотала что-то.
Он положил ладонь ей на поясницу и притянул ее немного ближе.
— Да?
— Мне никогда в жизни не было так хорошо. Ни с кем.
Она обвила руки вокруг его шеи и, встав на цыпочки, поцеловала.
Волны жара кругами стали расходиться по его телу, будто его всего охватил волшебный огонь. И хотя он думал «хватит, хватит», его пальцы сами собой вынули заколку, держащую ее пучок, и локоны, рассыпавшиеся золотым водопадом, были ему наградой.
— Тебе надо носить распущенные волосы, — решил он.
— А тебе, — прошептала она, отступая назад из его рук, — надо наклониться.
— Что?
— Юл Бриннер, помнишь? «Король и я»?
— Это фильм, я полагаю?
— Да, — ответила она с очень довольным видом. — Он самоуверенный, невозможно сексуальный король Сиама, а она нежная, но со стальным характером, Анна. Юл Бриннер играл короля. — Она поглядела на голову Найджела. — У него тоже бритая голова.
— Из-за нее он и выглядел невозможно сексуальным?
— Да. Точно так же, как ты.
Разве после таких слов мужчина не сделает все, о чем ни попросит его женщина?
Найджел тут же наклонился.
Нежные, робкие пальцы тронули его голову, задержались, потом двинулись вниз, к ушам, и потом опять поднялись к макушке.
— Я хотела сделать это с того самого дня, когда мы были в примерочной, — прошептала она.
Она ласкала его голову, потом ее пальцы скользнули к затылку и стали описывать медленные, плавные круги.
Он ощущал каждую точку, которой касались ее теплые пальцы. Когда же он неожиданно ощутил кожей ее горячее дыхание, волны жара снова охватили все его тело.
— Я должен идти, — сказал он напряженным голосом, начиная выпрямляться.
— Еще нет.
Он застонал, когда ощутил у себя на голове бархатную теплоту ее губ. Один раз. Другой. Поцелуи были сперва медленными, но очень быстро ее разгорающаяся страсть превратила их в жаркие, прожигающие насквозь.
Сделав большое усилие над собой, он наконец поднял голову.
Помада на губах Кимберли была смазана, ее глаза мерцали.
— Анна, — тихо сказал он. — Твой король приказывает тебе отправляться в кровать.
