Книга Смерть геронтолога - Феликс Кандель

Боря морщится в огорчении. Боря подходит к ребятам‚ говорит с грустью:

– Зачем вы здесь? Ну‚ зачем?.. Я же от вас‚ только от вас уехал...

– Иди‚ батя‚ – с ленцой отвечают прыщавые. – Гуляй‚ пока ноги носят. До кладбища – автобус двадцать девятый.

– Это идея‚ – удивляется Боря‚ и они идут на автобус.

На кладбище – покой. Нестарая женщина‚ совсем нестарая‚ но очень уж уставшая‚ выдохшаяся‚ беспомощная‚ ходит с мелкой посудиной от крана до могилы‚ носит воду. Потухшая‚ притихшая‚ равнодушная ко всему на свете – ходит туда-обратно‚ наполняет банки‚ бутылки‚ вазочки. Расставляет цветы. Сидит – курит – печалится. А может‚ плачет: издалека не видно. Потом уходит – по тропке‚ по аллее‚ к выходу‚ где автобус‚ улица‚ строения – сутолока живых. А вокруг птицы поют взахлёб. Птицы поют – много их. И отсюда‚ с высоты‚ от крайних могил‚ обрываются книзу крутые уступы‚ пространства впереди – не охватить взглядом‚ долины в горах‚ лесом поросшие склоны‚ контуры поселков‚ что отстоят на километры‚ воздух‚ солнце‚ холодок в горле. Шагни – и в полёт.

Сидят. Поглядывают по сторонам. Остывают. Ветер‚ оттрепав ветви за непослушание‚ утихает‚ забравшись в купы деревьев‚ бурчливо оглаживает листья‚ как пятерней волосы. Откровения – их не избежать.

– Посмотрите‚ Нюма‚ как дружно они лежат. Рядком-ладком. То ли прежде? Одни жили‚ а другие за них беспокоились. Одни делали гешефты‚ а другие места себе не находили. Можно спросить: помогло этим их беспокойство? Можно ответить: помогли тем их гешефты? Так было и так будет‚ Нюма: одним жить‚ другим за них беспокоиться. Одним – прошибать стены собственными головами‚ другим – волочить мебель через образовавшиеся проломы.

– Запишите‚ – просит Нюма. – Стоит того.

– Давно записано. И где теперь те головы‚ что были разбиты? Одна кругом мебель.

По проходу между могил несут носилки с очередным постояльцем – туда‚ где прах‚ тлен‚ разложение. Всхлипывают передние в горести своей‚ насупливаются в середине процессии‚ прикладывая к себе печальный обряд: "Как ты несешь‚ так и тебя понесут"‚ неслышно переговариваются крайние‚ должно быть‚ о своем. Нюма с Борей подбираются поближе и всё видят: как кладут и куда. "Хочу здесь"‚ – шепчет Боря. "И я хочу". – "Вам рано‚ Нюма". Читают кадиш. Говорят "Амен". Кладут камушки поверху. "Прости нас за всё‚ неумышленно сотворённое..." В конце дней приблизится кость к кости‚ натянутся жилы‚ обрастут плотью‚ прольется роса жизни‚ воскресив спящих во прахе; первыми восстанут подземные обитатели на этой земле‚ пространства чудесным образом расширятся‚ и все поместятся без тесноты-сутолоки. Как так? А вот так. Боря с Нюмой тоже говорят "Амен"‚ тоже кладут по камушку. "Меир‚ – всхлипывает на прощание вдова. – Лежи тихо‚ Меир. Уже не надо..."

В толпе Нюма углядывает соседей‚ Ицика с Ципорой‚ неприметно кивает головой. Они кивают в ответ. Отец Ицика‚ беспокойный Хаим‚ неудачливый в делах своих‚ дни завершил в смятении-замешательстве и похоронен на этой горе. "Ой человеку‚ который бежит и не знает‚ куда он бежит"‚ – остерегал праведный Менаше‚ но Хаим‚ сын его‚ не поддавался на уговоры‚ кратчайшим путем поспешая к могиле. Беспокойный Хаим суетился до изнеможения‚ добиваясь невозможного‚ а оттого не обратил сердце к сыну‚ не поговорил по душам‚ не положил руку на плечо: "Как жизнь‚ хабуб?"‚ ни разу не приснился Ицику. И он прозревает возле чужой могилы: дети его тоже не запомнят своего отца‚ нервного Ицика‚ он не приснится им в образе-подобии‚ разве что нечто зыбкое‚ суетливое‚ с телефоном в руке. Телефон – памятником на могиле‚ из гранита-мрамора. Телефон с крылышками‚ стайка летающих телефонов для сопровождения души. Телефон – искусителем в раю: "Купи всё и продай все".

На вершине горы‚ как на обширной ладони‚ будто подняли Ицика поближе к глазам для внимательного рассмотрения. В мареве дня‚ над могилами‚ чудится голос вопрошающий: "Кто ты‚ пребывающий в смятении?" – "Ицик‚ – отвечает. – Нервный Ицик". – "Чего хочешь‚ нервный Ицик?" – "Пусть явится дед‚ праведный Менаше‚ возле которого всегда покой‚ укажет путь в моем замешательстве". Появляется праведный Менаше‚ берет за руку внука‚ подобного ему по облику-очертанию‚ и они шагают без опаски‚ с обрыва на крайнее облако. Дед ведет внука по небу‚ отпахивая пухлые‚ радужно закатные нагромождения: "Знай‚ Ицик: возникновение – оно через уничтожение. Другого пути не бывает. В моем мире нет грусти и веселия‚ сна и еды‚ супружеского соития и смерти". – "А что есть?" – "Мы пришли‚ Ицик". Перед ними Сад Наслаждения – нет предела длине и ширине‚ где реки меда и молока‚ вина и масла‚ родники розовой воды с чудесным благоуханием. Ангелы поют нежными голосами. Солнце сияет всемеро увеличенным светом‚ не уходя на ночной покой‚ ибо ночи там нет. Когда появляется праведник‚ ангелы снимают с него могильные одеяния‚ облекают в Облака Славы‚ усаживают на золотой стул для обретения конечного блаженства. Сад Наслаждения полон стариками‚ склонившимися над Книгой‚ и шестьдесят ангелов стоят возле каждого‚ оберегая его покой. "Где твое место?" – спрашивает Ицик. "Вот оно‚ – отвечает праведный Менаше и показывает на свободный стул. – Только не думай‚ Ицик‚ что эти люди в раю. На самом деле – рай в этих людях".

К вечеру Ицик возвратится домой‚ и Ципора сообщит в волнении: "У Алона ветрянка". Алон притулится в кровати‚ поникший и несчастный. У Алона проступят на теле чесучие болячки‚ которые надо смазывать для исцеления. "Я... – скажет Ицик себе на удивление. – Я это сделаю". Болячки у Алона повсюду‚ и Ицик станет смазывать их розоватой целительной жидкостью‚ а заодно нарисует человечков‚ домик с трубой‚ розовую усатую кошку – на животе у Алона‚ на плечах‚ на сладких припухлостях ниже спины‚ которые хочется поцеловать. Они порадуются‚ Ицик с Алоном: неизвестно‚ кто порадуется больше. Переглянутся заговорщиками‚ чтобы удивить маму Ципору‚ и наступит редкая минута откровения. "Ты знаешь‚ – шепотом признается Алон. – Вообще-то я трус... Я темноты боюсь". – "Ты не трус‚ – скажет Ицик во весь голос‚ чтобы услышали повсюду. – Просто ты боишься темноты". Зазвонит телефон‚ но Ицик не возьмет трубку. Ицик будет лежать в постели с верной женой Ципорой и думать о том‚ как они сделают еще одного ребенка – неторопливо‚ углубленно‚ со знанием дела. Встрепенется на кровле танцующий демон крыш‚ взметнёт облачения‚ сотканные из созвездий‚ зацокает в нетерпении коготками..‚ но снова зазвонит телефон‚ Ципора пробудится от сна‚ возьмет трубку: "Ицик‚ это Шмулик". Безумный Шмулик скажет коротко: "Продавай доллары" и немедленно отсоединится. Шмулику некогда разговаривать. Безумный Шмулик попал в историю‚ его трясет налоговое управление‚ и всякая минута дорога. Шмулика уже вызывали в суд‚ но судье не заявишь: "Это мне еще должны"‚ имея в виду банки‚ министерства‚ службу социального страхования‚ всех вместе и каждого в отдельности. Шмулику перекрыли выезд из страны‚ но в аэропорту не скажешь: "Я и до этого не выезжал. А теперь хочется". Затоскует демон на крыше от горечи перегоревшего желания. Ципора вновь задремлет‚ посапывая носом в подушку‚ не догадываясь о том‚ что могло произойти в воздавании ласк. У Ицика с Ципорой прекрасная постель: какова постель‚ таков и сон‚ лучший в мире матрац‚ на котором спать да спать‚ да делать детей‚ но ему будет не до этого. Долларов у Ицика нет‚ однако советами Шмулика не пренебрегают‚ и он станет соображать в тревоге‚ как разыскать посреди ночи эти проклятые доллары‚ чтобы купить и немедленно продать с прибылью.