Марес обратил внимание, что Рибас, в отличие от остальных, говорил о нем спокойно и чуть иронично, без раздражения и досады. Норма, как могло показаться со стороны, в общей беседе не участвовала. Чуть в стороне от своих приятелей она тихо разговаривала с Миреей.
— Ты наивный человек, Эудальд, — сказал Тассис. — Я всегда считал его мрачным и опасным типом.
— Да что ты, — улыбнулся Рибас, — он всего лишь бедный артист.
20
«Кафе-де-ла-Опера» все больше заполнялось людьми. Плотная завеса табачного дыма плыла над мраморными столиками и волнующимся морем голов. Тускло поблескивали зеркала.
Норма беспокойно оглянулась, словно высматривая кого-то в толпе. Она изящно опиралась о стойку и выглядела так же вызывающе и независимо, как десять или пятнадцать лет назад в легендарном баре «Боккаччо». Массивные очки вроде бы придавали ей вид дешевой стареющей проститутки, но это было мимолетное впечатление: ее тело было сильным и гибким, а поза — величавой.
— Эй, вы! Чистильщик! — Она ловко щелкнула в воздухе пальцами. — Посмотрите мою обувь!
Сутулый и покорный, он приблизился к ней, и круг разомкнулся, пропуская его вперед. Норма приподняла правую ногу и добавила:
— Видите эти зеленые туфли? Забавные, правда? Они едва дышат от старости. Почистите их и будьте поаккуратнее, пожалуйста, не то они развалятся прямо у вас в руках. Справитесь?
— Уж доверьтесь мне, милая сеньора, я в этом деле настоящий артист, — проворчал чарнего, опускаясь на колени у ног Нормы. Дрожащими руками он открыл саквояж, достал из него крем и щетку и положил их на пол рядом с собой. Никто не обращал на него внимания. Бережно, обеими руками, он взял ногу Нормы и поставил ее на специальный упор в саквояже, прямо напротив своей ширинки. Осторожно обхватив левой рукой ее лодыжку, он взял щетку и начал тереть. Ощущая гладкую поверхность чулка, нежное напряжение мышц и тепло ее кожи, он ни на секунду не задумался о том, как неуклюже и неловко выглядит со стороны, и не спрашивал себя, не вызовет ли подозрений его явная неумелость в этом ремесле.
— Сколько же лет ты его не видела, Норма? — спросила Мирея, продолжая прерванную беседу.
— Восемь или десять, не помню точно...
— А правда, что он играл в любительских спектаклях где-то в Грасии? — вмешался Тассис.
— Вот уж действительно артист, — перебила Джорджина. — Кстати, помнишь, что ты мне рассказывала? — Она засмеялась. — Как он поцеловал тебя в первый раз, в театре...
— Это было не в театре, — ответила Норма, — это было в парке Поэль. У нас уже начался роман. Мы говорили тогда о патриотизме нашей семьи, о том, как она сумела воспитать во мне любовь ко всему каталонскому, и тут он вдруг поцеловал меня в губы. Целовал он очень долго и, не отрывая губ от моего рта, продекламировал «Духовный гимн» Марагайля[13]. Это еще что!
Он запросто мог прочесть целиком поэму Синто, пока целовал меня.
— Какая гадость! — воскликнула Мирея.
— Слюни и патриотическая поэзия, — усмехнулся Рибас, — Норме всегда нравился этот коктейль.
Курчавая голова чистильщика мягко и умиротворенно покачивалась перед коленями Нормы. Она задумчиво смотрела на его пергаментные руки, усердно мелькавшие над ее туфлей. Глядя на этого чернявого одноглазого андалусийца на коленях возле ее ног, сломленного нищетой и тяжким трудом, она почувствовала неодолимое желание погладить его черные кудри. Голос Мирен привел ее в чувство:
— Когда Норма познакомилась с ним, он играл на скрипке в оркестре. Так ведь, Норма?
— Ничего подобного, — перебила Джорджина. — Он с детских лет работал в разных варьете, декламировал стихи Рафаэля-де-Леона[14]под музыку... Вообрази только.
— Он был нищим, — добавил Тотон.
Марес по-прежнему сидел на полу, втянув голову в плечи, так что казалось, будто шеи у него нет вовсе. Ему было совершенно безразлично то, что эти люди говорили о нем так, словно он давно уже умер.
Норма чувствовала, как щетка беспорядочно ерзает по ее туфле. Она снова завороженно поглядела на эту лохматую голову в черных завитках, которые мягко касались ее колен, и машинально произнесла:
— Может быть, все-таки сменим тему?
Когда дверь открывалась, в заведение проникал гул Рамблы, по которой тянулась нескончаемая процессия масок и ряженых. Перед Лицео смуглая девушка с черными косами, с наброшенным на плечи каталонским флагом и в цыганской юбке играла на скрипке, а какой-то пьяный пританцовывал возле нее с бутылкой в руке.
Некоторое время Рибас наблюдал за неуклюжими и неуверенными движениями Мареса. Он толкнул Тотона локтем.
— Слушай, разве так чистят обувь? — спросил он вполголоса.
— Что ж ты хочешь, с одним-то глазом...
— Вторую ножку, сеньора, сделайте милость, — пробормотал чистильщик, не поднимая глаз.
Норма убрала с упора ногу и поставила другую, не в силах оторвать глаз от гордой головы, склоненной к коленям парижской проститутки. Она почувствовала, как сильные пальцы торопливо ощупывают ее лодыжку и подъем ноги, по ступне внезапно разлилось тепло и поднялось по внутренней стороне ноги к бедрам. По спине пробежали мурашки. Она рассеянно взглянула на зеленую туфлю, по которой только что скользила щетка, и увидела, что она такая же тусклая, как раньше. В этот момент стоявшая рядом Джорджина слегка коснулась ее рукой:
— Говорят, что если бы ты увидела его на улице, то не узнала бы.
— У меня нет ни малейшего желания его видеть.
— Что поделаешь, все мы изменились за эти годы.
— Наверняка он выглядит моложе. — Норма задумалась и добавила: — С ним никогда не знаешь, каков он на самом деле.
— Я слышала, он превратился в нищего, в попрошайку. Его видели где-то на ступеньках метро, с плакатом на груди, на котором написано, что он голодает и страшно одинок, что-то в этом роде.
— С тех пор как мы расстались, прошло много лет, и мне совершенно безразлично, что с ним теперь, — сказала Норма. — Хотя, по-правде говоря, если бы я знала, на каком углу он сидит со своим плакатом, я, может быть, и поглядела бы на него издалека...
— Я тоже кое-что слышал, — сказал Рибас. — Кажется, он играет на флейте, зажав ее ногами, и при этом ложкой отстукивает по бутылке ритм.
Услышав эту подробность, Норма вздрогнула.
— Вечно ты говоришь гадости, Эудальд.
Рибас покорно махнул рукой и пояснил, обращаясь к Тассису и Тотону:
— Норма так и не потрудилась узнать, кто на самом деле этот бедный сиротка. Для нее так и осталось тайной, кем он был, откуда взялся, что ему надо. Вот уж, действительно, любовь слепа. — Он протянул руку и в шутку ущипнул Норму за подбородок. Она недовольно отпрянула. — Знала ли ты, например, что он сын полоумной певички из варьете?
