Книга Краткий китайско-английский словарь любовников - Го Сяолу

Но английский по другому. В Тезаурусе Роже семья имеет отношение к: часть, жадность, генеалогия, родительский, потомство, общество, знать.

Впечатление, что «семья» не означает место. Может быть, в Западе люди просто переезжают из дома в дом? Всегда ищут дом, может быть, западные люди занимаются этим всю жизнь.

Я все время говорю тебе, что мне нужен дом. Твое лицо мрачнеет и выглядит разочарованным, что ты не можешь сделать меня счастливой.

— Твой дом — это я, — говоришь ты.

— Да, но ты всегда ездишь то туда, то сюда, и не хочешь здесь жить.

— Ты права. Я устал жить в городе. И еще — не могу представить себя женатым человеком.

— Но я люблю город и хочу выйти замуж. Это значит, что у нас не может быть общего дома, — утверждаю я.

— Нет, я этого не говорил.

Ты кажешься мне таким далеким.

Любовь значит дом. Или дом значит любовь?

Страх — быть без дома. Может быть, поэтому я люблю тебя? Из простого страха?

Я строю Великую Стену вокруг тебя и меня, потому что так боюсь потерять дом. Я живу в этом большом страхе с детства.

Ты не спрашиваешь о моем детстве. Для тебя это зона молчания. Когда я оглядываюсь на свое детство, я понимаю, как жесток был с моими чувствами мир.

Мы были крестьяне. Родители работали в рисовых полях. Они не делали обувь, пока я не закончила школу. После как они поняли, что никогда не заработать денег с этих полей, они дешево продали их и начали делать малый бизнес. Меня всегда били большие девочки. В деревне люди выражают свои чувства кулаками и криками. Отец иногда бил меня, и мама тоже. Это было обычно.

Мы были бедны. Еды не хватало. Мы ели мало мяса. Я каждый раз боялась съесть больше, чем хотелось матери. Иногда на столе была жареная свинина, она пахла как в раю. Но я не смела протянуть свои палочки к мясу, приготовленному только отцу. Конечно, ведь мужчине нужно мясо и мужчина важнее, чем женщина. Я смотрела на свинину, и мое сердце сжималось желанием. Я бы отдала что угодно за съесть один кусочек жареной свинины! Мать всегда смотрела за столом. Я ненавидела ее, но боялась. Она могла сломать мои палочки, если бы я потянулась к свинине.

Я всегда была голодна, потому что я никогда не могла есть то, что действительно хотела есть — мясо, любое мясо. Этот голод остается в моем животе до сегодня.

У моей матери был очень плохой характер. Может быть, она ненавидела меня за то, что я была бесполезной девочкой. Она не могла иметь больше детей из-за нашей политики одного ребенка. Может быть, поэтому она меня била. Из разочарования. С ней жизнь тоже была несправедливо. Ее била ее мать за то, что она вышла за моего отца. Ее лишили всего, что принадлежало ей, после того, как замуж. Когда я выросла из подростка, я не могла доверять ничему и никому. Может быть, я вообще не понимаю, что значит «доверять». Его нет в моем словаре. Во-первых, я не могу доверять своей стране. Нам говорят, что мы горды тысячами лет истории, но на следующий день видим, как сносят красивые старые храмы. Все старое нужно снести и расчистить. Это значит, что наше прошлое больше ничего не стоит?

Мне нужно устроить мой собственный дом, дом с моим любимым мужчином. Но я не знаю, как сохранить этот дом навсегда, до конца жизни. Я боюсь, что потеряю любовь. Этот страх как яд в каждом уголке моего сердца. Вот что тебе не нравится.

— Ты должна доверять мне. Я не собираюсь влюбляться ни в кого другого, — говоришь ты.

— Откуда мне знать? Я могу доверять тебе, но не смогу доверять, когда тебя кто-нибудь соблазнит.

— Но ты должна мне доверять, — настаиваешь ты.

— Да, но это не значит, что ты не можешь влюбиться в какого-нибудь нового человека. Так что же такое доверие?

— Ну, если мы влюбимся в кого-то другого — что ж, отлично. Мы же не можем приказывать своим чувствам.

— Что значит «отлично»? Что значит «не можем приказывать»? Мы можем, если захотим! — говорю я, твердая, как женщина-воин.

И мы меняем тему. Мы знаем, что этот разговор ни к чему нас не приведет. О чем еще мы можем говорить под одной крышей? Кроме милого чая, салата и изучения новой лексики?

— Какой твой национальный праздник? — спрашиваю я.

— Господи, зачем тебе это нужно?

— Для тебя это не важный праздник?

— Не очень. Мы называем его днем святого Георгия. Отмечают его то ли в апреле, то ли в мае, точно не помню.

Я не знаю, кто такой святой Георгий. Может быть, он кто-то вроде председателя Мао. Я не хочу набивать голову всеми этими мертвыми людьми.

И мы опять безмолвствуем.

— А когда у тебя день рождения? — спрашиваешь ты.

— 23 июля, но не на самом деле. Моя мать знает только дату по китайскому лунному календарю, а когда у нас ввели западную календарную систему, она забыла.

— Серьезно? — твое лицо оживляется.

— Да, мы никогда не устраивали день рождения с пирогом, поэтому зачем нам знать дату рождения? Только для официальной регистрации.

— А как же твой паспорт? Какая дата значится в твоем паспорте?

— Я написала первую западную дату, которую подумала, и власти впечатали ее в паспорт.

Как тебя восхитила эта история. Я продолжаю:

— Мой отец не знает своего дня рождения, потому что его родители умерли, когда он был маленький. Моя мать знает, что ее день рождения на пятнадцатый день седьмой луны, это день праздника Голодного Духа. Поэтому всю жизнь она старалась уйти подальше от этого голодного дня.