1. Илья Муромец в темнице
Был ему сон. Шарил он под собой, ища землю, и не мог найти: одна щепа да тес. И стоял печенег, хохоча, и сказал человечьим голосом:
– Несть ея! Отошла!
– Как?! – закричал Илья и пробудился в тревоге.
Гнили в потемках углы, желтели грибы на сырых стенах, и пробивался сверху брезг. Там солнце красное всходило, и ветер дул.
«Пошто сижу здеся?» – подумал он, сидя.
И кончилось терпение его. Встав, ударил наугад по столу, и подпрыгнули солила, и покосился весь поруб. И ударил потом в стену, и разошлись гнилые бревна, обрушился вниз потолок, и комары, и посыпалась труха. Шагнув к изголовью, поднял седло и сбрую. Вытащил потник, перевернув бревна, и вылез в пролом.
Шедший к пролому глядеть, отшатнулся и сел в траву пьяный юрод.
– Чюдно мне, – дивился, глаза тараща. – Ты кто еси, юзник?
– Что всуе болтать? – отвечал Илья, жмурясь от яркого света. – Кде протазанщик? Кде Володимир?
– Э! – отмахнулся юрод. – На Ярослава пошел был, да в недуг впал крепок. А у того раздряга с новгородцы. А на Русь лезуть печенези!
– Да суть ли комони на Руси? – вскричал Илья.
– Суть комони, да борзы зело. Ходють семо и онамо, жито зоблють, а не дают на ся сести.
– А ну, дайте!
Увидев коня, шагнул к нему Илья, и, увидев Илью, попятился было конь в сторону.
– Коню безумный! – закричал на него Илья. – Доколе мудити будеши? Не слышишь, как стогнет земля Руськая?
И остановился конь как вкопанный. Илья же крикнул в сердцах:
– Протазанщик, сице твою мати! Кде рожон?
И объявился стражник, волоча по земле копье Ильи.
– Воротися добром, Илья, – сказал, опасливо кося глазом. – Не воротишь ли ся, а тридесять лет сидел, и еще три го…
– Кде чекан? – закричал на него Илья, потемнев. И, уронив копье, побежал от него стражник и прибежал обратно, волоча топор.
И, влезши на коня, сказал Илья:
– Что стал еси?
И пошел конь.
Солнце красное всходило, и ветер дул, сдувая труху в темный пролом.
– Чюдно мне, – говорил юрод, лежа в траве. – Осе: разверзлась твердь, и вышел буй тур, яко гриб. Истинно, всего еси исполнена, земле наша, и многими красотами удивлена еси, и присно тако, – говорил, упираясь лбом в лопух, и катилась пьяная слеза по распухшему носу его.
2. Илья Муромец у березы покляпыя
Держа шелом с красной вишней, ехал Илья по земле – задрав голову, смотрел, как бесятся жаворонки, – и вгоняло его в жар, как от хрена. А когда полетели на солнце, будто ткнули соломой в ноздрю: чихнул оглушительно – так, что конь под ним припал на все четыре ноги, брякнув притороченным дымоходом.
Илья крякнул, запустил пальцы в шелом и, забрав горсть липкой вишни, набил ею рот. Вишня легко давилась и лопалась под языком, но он мял ее зубами, глотал кислый сок – и выплюнул косточки все разом, не обсосав.
«Еду и день, и два, – подумал, – а ни пути не было, ни распутья…»
И тут уперлось копье в кустах, и стал конь.
Раздвинув кусты, нашел он столб придорожный. И чур лежал рядом. Дивился Илья; зажав локтем шелом, сек ветки; читал грамоту на столбе.
«ХКВ г в А де калугер Дементей сиде бяше о древе сем Вскую господи отринул еси, – проступало там. – Фетка и Микита вои травна мца ходили бяста конми Туров… Яз Перша меря сцах семо…» Голая баба расшеперила руки во весь столб: «Ой сюды не ходи милой учнут бит грабит и туды не ходи учнут грабит ганятца. Поими мя хочю тя розути». А под бабой стояло: «Нужны суть герои земле Руськой, а вы срасте на нь кал смердяй».
Прочитав дважды, Илья дунул носом.
Потом дал коню под дых пятками. Пошел конь, зашебуршало копье об листья.
И спросил Илья сам себя:
– Что стало тут без меня? Кто гадит?
И, вспомнив, как грека зашиб, отвечал:
– Греки гадят. Понаехали, горбоносые, навели устрой: громко не ори, широко не ступай, дверь не размахивай…
И, вспомнив князя:
– И князь гадит, красна плешь, сице его мати. Пошто бога поменял? Эва! Новый бог… И били, и плювали на и: рази он бог? Аще бы на мя плюва або кто!..
Илья представил, как кто-то плюет на него, прямо на его потертые кожаные штаны, и побагровел от недоумения и обиды.
Тут снова конь остановился. Задравши голову, увидел Илья над собой большое гнездо. И замер: глянули на него сверху чьи-то глаза.
– Вижу тя! – закричал Илья. – В гнезде еси!
Глянули глаза грустно и обаятельно – и вдруг свист раздался, да такой странный, что конь стал приседать задом.
– Коню! – сказал Илья строго.
Но тут услышал он плач и вой звериный, и такая накатила тоска – что слез он с коня и повалился в мох, света не взвидя.
А когда очнулся – ни вишни не было, ни шелома.
– Ах ты, новгородец! – закричал Илья. – Яз думах, волхов еси! А ты онбарный тать еси!
– Но! Сам еси тать! – крикнул свистун с березы. – Аз есмь Соловей!
– Сице твою мати, кикимора слуцька, – сказал Илья, поднимая копье. – Отдавай шелом, а не то!
Свистун, продравшись сквозь ветки, потряс животом и пропел:
– Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла!
Илья осерчал.
Он прислонил копье к плечу, поплевал на руки, попинал мох, вставая покрепче, и замахнулся.
– А! А! – закричал свистун, плеская руками.
И тут только заметил Илья, что взял копье неподобно – тупым концом к супостату, – и хотел взять как надо – вдруг треснула береза покляпыя, покосилась медленно – и рухнула с гнездом, – покатился тать в одну сторону, а шелом в другую.
– Осе, – опешил Илья.
И, подойдя, нагнулся над березой. Порча была в стволе.
Илья вздохнул угрюмо, поднял шелом. Потрясши, нахлобучил на голову. «Что стало тут без меня?» – подумал опять.
