Стоял субботний вечер. Я вспомнил, что хиппушки, с которыми я познакомился в кафе, приглашали меня в гости в субботу, так что, подъехав к перекрестку, я на секунду задумался: свернуть ли мне домой или ехать прямо до Ашбритла? Я поехал прямо и через десять минут уже стучался в дверь их коттеджа.
Дверь мне открыла Сэм. В руке она держала банку сидра и, увидев меня, улыбнулась во все тридцать два зуба.
– Да это же Эллиот! – сказала она. – Эй, давай заходи! – Она взяла меня за руку и потащила внутрь. – Хочешь сидра?
– С удовольствием.
– Щас, погоди секундочку, – сказала она и пошла на кухню.
А я сел за простой деревянный стол. На подоконнике в банках из-под варенья стояли букетики цветов, а в длинных винных бутылках – какие-то композиции из сухих листьев. На стенах были развешаны симпатичные морские пейзажи, и весь дом был пропитан запахами свежей сдобы. Я почувствовал, как страх постепенно отходит, отползает от сердца и сменяется покоем. Как приятно! Жизнь может быть такой – тихой, неторопливой. Никаких безумных скачков – медленное, мирное существование. Комната вдруг показалась мне убежищем, местом, где я мог укрыться от невзгод.
Сэм передала мне бутылку и села напротив. Мы чокнулись бутылками и сделали по глотку.
– Ну и как твоя жизнь? – Ее голос звучал небрежно, но в то же время как-то осторожно, как будто она переходила реку вброд по скользким камням.
Я покачал головой:
– Да ужас.
– Господи, а что у тебя случилось? – Она наклонилась вперед и легонько тронула меня за колено. Я почувствовал прикосновение ее пальцев – мягких, как лапка котенка.
Я провел рукой по волосам. Фу, грязные! Давно пора помыться.
– Ну… – промямлил я и замолчал.
– Расскажи мне. Пожалуйста. Я умею слушать… Я взглянул на нее и почему-то поверил. Я поверил ей, но не мог заставить себя говорить. Мне не хотелось впутывать ее в эту историю, но, может быть, она и сама имела к ней отношение? Откуда я знал, что ей можно доверять? Можно ли доверять хоть кому-нибудь? Мне показалось, что я схожу с ума. Или что я такой же дурак, как мой бедный Спайк. «Да ну на фиг!» – подумал я и сказал:
– Знаешь, я нашел труп в лесу… Он болтался на дереве…
– Боже, так это ты нашел его?
– Да.
– Боже, какой ужас!
– Точно. Сплошной кошмар.
– Тут ты прав. Впрочем, сам-то он точно был кошмарным типом.
– А ты его знала?
– Не то чтобы знала… но несколько раз видела и баре.
– А как его звали?
– Фред.
– Фред?
– Ага, но многие звали его просто Бык.
– Бык?
– Ага.
– А что о нем известно?
– Только то, что он из Бристоля. Переехал сюда весной, жил на ферме под холмом Хенитон. Кажется, это была ферма его брата, а может, и нет, точно не знаю. Да мне какое дело? Но ясно, что там было нечисто.
– В каком смысле?
– В таком, что нельзя выращивать такое количество травы и не засветиться.
– Полагаю, ты права. А ты знаешь, что случилось?
– Я слышала, что какой-то идиот попер у Фреда всю дурь. – Она поднесла бутылку к губам и сделала глоток. – Вот не хотела бы оказаться теперь на его месте! Понятное дело, не так уж и много ее было, но эти люди… они такое никому с рук не спустят! Обязательно накажут его, чтобы другим неповадно было. Это у них закон железный. По-моему, они решили, что это Фред попер траву.
– Кто это «они»?
– Ну кто там ее растил.
– А ты их знаешь?
Она передернула плечами:
– Не знаю и знать не хочу. А ты?
– Упаси бог!
– Вот и хорошо.
– Но забыть не так-то просто. Тот мертвец так и стоит перед глазами…
– Вот жуть какая!
– Ужасно жутко, особенно по ночам… А еще полицейские разговаривали со мной так, как будто я там оказался не случайно.
– А чего ты ждал от нашей полиции?
– Как будто это я его повесил. – На секунду мне показалось, что ей можно все рассказать – о Спайке, о лысом чуваке с ледяными глазами и о том, что у меня с тех пор ломит от ужаса все кости. О сжимающемся от страха сердце, потной коже и сухом языке. Я глотнул сидра, покрутил его во рту и проглотил.
– А ты постарайся думать о чем-нибудь другом.
– Ну например?
– Не знаю… Что ты любишь?
– Что я люблю?
– Да, чем ты занимаешься, когда не работаешь? Я немного подумал:
– Вообще-то я люблю читать.
– А что ты сейчас читаешь?
– Определитель птиц.
– Так ты любишь птиц?
– Ага, очень.
– Знаешь, я тоже. Я вчера видела трех канюков – они кружили друг над другом…
– Это, наверное, родители учили летать своего птенца, – сказал я авторитетным голосом. И мы поговорили о птицах и о том, как ужасна для бедняжек эта страшная засуха и как мы надеемся, что и будущем году им больше повезет. Мы желали птичкам всего хорошего. Я рассказал ей кучу историй про канюков, как они переносят души умерших фермеров на небесное поле и сеют их в облачные гряды. И как некоторые люди умеют читать тайные знаки в том, каким образом канюки складывают в полете крылья.
– А ты умеешь читать знаки? – спросила Сэм.
– Возможно, кое-что.
– Ой, расскажи мне!
– Я не говорил, что умею.
– Нет, умеешь, умеешь, я же вижу!
– Ну разве что пару знаков.
– Ну расскажи хоть об одном.
– Ну ладно. В общем, если два канюка кружат в противоположных направлениях, значит, в приходе будет пожар. Это – один из знаков. И знаешь что?
– Что?
– Так оно и бывает, – сказал я.
А Сэм сказала:
– Наверное, ты прав!
И я тогда сказал:
– Иногда мне кажется, что в мире происходит что-то, о чем мы и понятия не имеем, – и она сказала:
– Мне тоже так кажется.
И мы еще поговорили, и я почувствовал, как пришло спокойствие и вытащило частички безумия из моей головы. И запихнуло кусочки безумия в самодельную корзинку, накрыло салфеткой и унесло в темный чулан, а я все сидел и слушал Сэм.
Она так хорошо говорила, спокойно и тихо, а когда начала рассказывать мне, как очутилась в Ашбритле, как работала то там, то здесь, как перебиралась с места на место, как пыталась начать свое дело и осесть на одном месте и как у нее снова и снова не получалось, так я совсем утонул в ее голосе и ее глазах. Сэм родилась в Портсмуте. Ее отец служил в военно-морском флоте, и она все детство колесила туда-сюда.
