В лесу прокричал филин. «Темно и страшно в час ночной», — прошлась я по клавиатуре, прочитала и увидела, что это стихи.
Я посидела минут пять, прислушиваясь к ночным звукам. Сильно пахло соснами. Из-за леса выбиралась почти полная луна.
Все не такое, как обычно...
Жабы в ливневке ненадолго замолчали. Я сосредоточилась перед компьютером. У меня получилось увидеть с высоты вороньего гнезда темный дачный поселок в лесу и свой домик почти с краю. За моей спиной скрипнул рассыхающийся шкаф. Приятный, управляемый страх нежно обнял меня поперек живота.
И даже шкаф, такой привычный,
Теперь как двери в мир иной.
Я встала и набросила на плечи куртку: «сейчас стишок долабаю, а потом — сказочку Мишане...».
На спинке стула черный свитер, —
срисовала я, подумала и добавила немного чернухи:
Как труп с поникшей головой.
Громко вскрикнула какая-то тоскливая птица, и по кронам деревьев пробежал одиночный порыв ветра.
А за окном унылый ветер
Зовет на кладбище с собой.
Свитер-ветер. Бред. А интересно, как сейчас на кладбище. Жутко, поди. Я представила, как бреду между могилками и шелест кладбищенских деревьев заставляет меня приседать и озираться на бликующие портреты.
Меня укусил комар, я дернулась, задела локтем настольную лампу, она с грохотом полетела на пол и, как водится, погасла. Если бы я была не я, а героиня триллера, то по сюжету погасшая лампа должна бы означать, что начинается главное, — подумала я. Хотя вот, например, Кинг такими дешевыми приемами не пользуется, а страшно до ужаса. Одно только «Кладбище домашних животных»... Не к ночи помянуто.
Комнату освещали монитор и уличный фонарь над крыльцом. Я подняла светильник с пола, поставила на стол и включила. Лампа зажглась, но горела тускло. Луна поднялась выше и залила молоком половину неба, а листья лимонника на балконе почернели.
В дорожке лунной чья-то тень, —
клавиатуру надо сменить — клацает на весь дом —
Внезапно дрогнув, изменилась.
Было слышно, как внизу о фонарь бьются ослепленные бабочки. Я обернулась на Боню: он спал. Поджав ноги, я вздохнула и закончила строфу:
И с тихим скрипом отворилась
Надежно запертая дверь.
На крыльце как будто бы послышались шаги. «Хоть бы приехал кто-нибудь», — подумала я почему-то шепотом и поглядела в правый нижний угол монитора: без двадцати полночь. В такое время уже никто не приедет.
Боня поднял голову, прислушался и рыкнул.
Шаги на крыльце раздавались уже вполне отчетливо. Кто-то медленно поднимался по ступенькам.
Меня сдуло с места. На балкон я прошмыгнула на корячках и спряталась за лимонником, соображая, как бы так незаметно выглянуть.
— Лара, — негромко позвал меня снизу знакомый голос. На ступенях крыльца, освещенная фонарем, стояла
Любовь Ильинична.
Ее погребальные одежды и белый покров на голове в свете фонаря выглядели почти празднично. Меня затошнило: «Сейчас я упаду в обморок, и все...».
— Я секатор принесла, — сказала она, не поднимая головы.
«Это капец», — пронеслось в мозгу.
— Секатор? — тупо переспросил кто-то рядом со мной. «Это я говорю, — сообразила я, — я еще не в обмороке».
— Я ж у тебя брала секатор, — сказала мертвая.
Я знала точно, что сердце мое лопнет и кровь хлынет у меня из горла, если она поднимет голову. Но Любовь Ильинична глядела в крыльцо. «Не может смотреть на свет», — поняла я.
В горле стучали молотки. Я хотела крикнуть ей, что ее похоронили, но почувствовала, что она только того и ждет, чтобы сделать — неизвестно, что именно — но что-то окончательно кошмарное. Может быть, засмеяться.
— Положите на ступеньки, я утром возьму, — опять услышала я себя и поразилась: какая я хитрая. Хрена лысого ты меня из дома выманишь.
— Ладно, — вдруг легко согласилась старуха. Потом помолчала и добавила:
— Я смотрю, не спишь еще. Думала, посидим тут у тебя немного, да я пойду.
— Куда?
— К себе, — значительно сказала Ильинична. Вообще удивительно, как я все это выдержала. В обморок так и не упала. Как-то раз крышку гроба у подъезда увидела и — брык! А тут поди ж ты. Стояла, среди ночи с мертвяком переговаривалась, зырила на него во все глаза... Призрак был по-будничному реален: вот Боня лежит на полу (почему он не воет?), вот комар меня укусил, вот компьютер в комнате светится, а вон мертвец стоит на крылечке.
— И... как же вы теперь? — спросила я, не вытерпев паузы.
— А что я? — удивилась гостья.
«Не знает!!!» — вдруг осенило меня, и сердце защемило от жалости к несчастной старой атеистке, которая даже не поняла, что умерла. Сбиваясь с «Отче наш» на «Царю Небесный», я начала наконец творить молитву. Приведение не исчезло, и его не охватило пламя. Оказалось, что уходя они попросту уходят. Ногами. Как, собственно, и приходят.
— Ладно, я пошла, — мне или послышалось, или действительно в голосе бывшей соседки прозвучала обида. Белая фигура спустилась с крыльца и направилась к воротам. «Там закрыто!», — хотела крикнуть я, но лишь пискнула что-то невнятное. Она так и не обернулась.
Утро я встретила, сидя с ногами в кресле. Руки сжимали сигнальную ракету, неизвестно как к ним попавшую.
С рассветом заметно отлегло. Под пение дневных птиц визит покойницы уже не казался... нет, даже не кошмаром, а просто не казался. Ничем. Я не могла восстановить его в деталях. Более того — и мне до сих пор не понятно, как такое возможно — моим оглушенным никотином мозгам почти удалось убедить себя, что весь ночной переполох они устроили себе сами, на какое-то время чокнувшись. На мои попытки дознаться, когда именно они сбрендили — до или после Любови Ильиничны — мозги отвечали грубостью. «Ну ты и дура», — повторила я вслух резюме извилин, выключила настольную лампу, компьютер с дурацким стихотворением и пошла выпускать Боню дышать воздухом.
На веранде я захватила веник, чтобы заодно смести с крыльца дохлых бабочек, открыла дверь и первое, что увидела — это свой секатор с синими ручками.
Подвывая от ужаса и омерзения, я смела его на совок и отнесла к уборной. Потом сходила за лопатой, вырыла позади дощатой будки яму, столкнула в нее инструмент и закопала. Тут мне пришла в голову мысль, что теперь я буду бояться ходить в туалет. О том, что я вообще не смогу больше жить на даче одна с собакой и двумя одичалыми кошками, я почему-то в тот момент не подумала. Присмиревшие мозги больше не рыпались. Я снова раскопала яму, поддела секатор и понесла его на лопате за ворота.
Страшную железку я зарыла на обочине подъездной грунтовки в десятке домов от своего собственного. Вернувшись, вымыла руки с «Фэйри», достала из укромного местечка бутылку водки, налила почти целый стакан и выпила теплую гадость. В башке что-то ухнуло. Я еще успела съесть помидор.
