Пять коричневых мышей, словно игравших друг с другом, в углу за соломой, невидимые детям в одежде от «Бенеттон». Дети, разумеется, были манекенами, а не чучелами, манекены в бенеттоновской одежде. Они не просто стояли, демонстрируя одежду. Один держал кувшин с молоком, другой — лопату, третий гладил козу, а четвертый протянул руку к лошади. На полу сидела девочка, держа во рту соломинку, приклеенную суперклеем.
Вершиной композиции могла бы стать кошка, лежащая по другую сторону от соломы, прислушиваясь к мышиной возне, но кошки не было. Пожалуй, лучше всего удалась лошадиная голова, особенно выражение на ее морде, которое в конце концов удалось таксидермисту, будто она добродушно ржет, радуясь детишкам! Поульсен был вне себя от восторга, когда витрина начала приобретать законченный вид. Когда ассистенты изготовили стены и пол под тщательным руководством Эрленда. Материалы они доставали на заброшенном хуторе. Настоящие старые доски — с царапинами, зарубками и червоточинами. Они положили снопы и насыпали соломы на пол, развесили на стенах старинную упряжь. Освещение Эрленд выставил сам, работа была ужас какая кропотливая — имитировать солнечный свет, пробивающийся сквозь редкие доски в двери, и при этом ярко осветить всю витрину.
— Одежда должна быть в центре, — сказал Поульсен.
— Ошибаетесь, дорогуша, — возразил Эрленд. — В центре должно быть общее переживание ностальгического счастья.
— Однако не стоит изображать из себя Лору Эшли[3], — заметил Поульсен.
— Не беспокойтесь! Витрина будет привлекать внимание, а вместе с витриной и одежда.
— Лишь бы на нас не насело общество защиты животных.
— Все лицензии в полном порядке, бюро об этом позаботилось. Животные куплены и оплачены, а также бережно и заботливо умерщвлены. К тому же крестьянин — их прежний хозяин — знал, на что они пойдут. Эх, если бы у нас была еще и кошка…
— И думать забудьте, — бросил Поульсен.
— Да вообще-то я и так о кошках не думаю, — ответил Эрленд.
— Лишь бы только никто не узнал лошадь. Она откуда?
— Это скаковая лошадь из Южной Ютландии, которая во время одного из забегов повредила ногу. У нее было четыре хозяина, которые на ней отлично заработали. Если кто-нибудь из них и разразится рыданиями перед витриной, то только потому, что они в лице этой лошади потеряли дойную корову.
Наутро, когда серую бумагу сорвали, а окно аккуратно отремонтировали, Эрленд руководил установкой витрины с огромным удовлетворением и невероятным возбуждением.
— Осторожнее с проводами! Не так быстро, коза может опрокинуться!
И наконец-то он вышел посмотреть на витрину с улицы, и от увиденного на глаза навернулись слезы счастья. Идеально. Настоящий шедевр.
— Давай! — сказал он одному из ассистентов. — Щелкай!
Каждую новую витрину тщательно фотографировали, чтобы потом показывать будущим клиентам.
— Поздравляю! — сказал Поульсен и потрепал Эрленда по плечу.
— Это я вас поздравляю, — ответил Эрленд. — С открытием потрясающей витрины. Счета я вышлю через неделю.
— Надеюсь, не выше оговоренной суммы.
— Посмотрим, Если выйдет слишком дорого, могу придти и убрать, скажем, лошадь.
— Нет! Ни за что! От одного ее вида уже хочется прокатиться. Хотя я не умею ездить верхом. Думаю, мы сойдемся.
— И еще кое-что. Если другие магазины «Бенеттон» захотят скопировать идею, права на нее — за нашей фирмой. Разумеется, они могут воспользоваться идеей, но за нее придется заплатить.
— Много?
— Думаю, мы сойдемся.
Поскольку работа у Эрленда была сдельной, ему нестерпимо захотелось отпраздновать. Срочно. Он затащил Поульсена и ассистентов в ближайшую пивную в подвальчике. Ассистентами была пара с острова Фюн. Они схватывали все на лету и работали невероятно точно и умело. Они получали обычную зарплату, и за вклад в новую витрину их необходимо было поощрить.
Он заказал всем завтрак. Традиционный тушеный картофель с мясом и яичницей, свеклой и ржаным хлебом, пиво и горькую настойку.
— Ни один замученный маленькими детьми родитель в Копенгагене не пройдет спокойно мимо витрины. Он непременно почувствует укор совести за то, что лишил своих детей сельского покоя и гармонии, — с пафосом произнес Эрленд и поднял пивной бокал. — Чистая психология. Дайте им возможность достичь невозможного, и они с жадностью за нее ухватятся.
— Просто мечта, а не витрина, — согласился Поульсен.
— Вот именно! Мечта, которую можно купить, — сказал Эрленд. — Давайте за это выпьем!
— Вы — гений, — заметил Поульсен.
— Да, правда, — согласилась Агнета — женская половина ассистентов.
— У вас можно невероятно многому научиться, — подтвердила мужская половина, которую звали Оскар.
— Ну-ну, — застеснялся Эрленд. — Давайте признаемся, что без вас двоих витрина ни за что бы не появилась на свет. За вами был просто рабский труд. Спасибо. Завтра в бюро вас будет ждать по ящику превосходного красного вина. А потом у нас будут два дня выходных.
— Правда? — переспросил Оскар, уже начавший лысеть, хотя ему было не больше двадцати пяти. «Надо бы ему побриться наголо, — подумал Эрленд. — Ему очень пойдет».
— Конечно, правда! Работа того стоила. Проведите выходные в постели. С вином. Вот мой скромный совет. За вас!
Пребывая в профессиональной эйфории, он очень хотел рассказать им о новых идеях для других витрин, но не посмел. Поульсен потом мог разболтать все остальным, и — оп! — их уже украли и воплотили. Его всегда интересовала цельная композиция, а не просто выставка товаров. Он хотел создать образ, который вызовет у зрителя множество ассоциаций.
Перед самым Рождеством он декорировал витрину ювелирного магазина, и, конечно, очень красиво расположил драгоценности, а внизу, в углу витрины, устроил миниатюрную инсталляцию — пустая коробочка из-под драгоценностей в разорванной подарочной бумаге, два полупустых бокала шампанского и небрежно брошенные дамские трусики. Таким образом он намекал на женскую благодарность за дорогой подарок.
Смело, но владелец магазина пришел в восхищение. Скоро им потребуется новая витрина, и, если ему удастся раскрутить владельца на то, что пришло ему в голову… Он был уверен, что про витрину напишут в крупнейшей газете, где Крюмме был главным редактором. Тот сообщит о витрине в редакции, даже несмотря на то, что они живут вместе.
Два мужчины, естественно, манекены, будут сидеть друг напротив друга за кухонным столом, облаченные в джинсы и белые футболки, с задранными на лоб темными очками. Они должны быть немного грубоватыми, думал Эрленд. Кольца в ушах, татуировки, грязные кроссовки. На столе будет бутылка виски и стаканы, полная окурков пепельница, у одного — сигарета в руках. Ситуация станет ясна зрителю моментально — это два вора, оценивающих добычу. За ними жалюзи, а драгоценности и часы разбросаны по всему столу и выглядывают из походной сумки на полу. Для пущего юмора он бы бросил где-нибудь в углу тюремную одежду, черно-белые полосатые костюмы, как в американских фильмах. Вероятно, ему самому придется покупать краску для ткани и рисовать черные полоски на белом белье.
