Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Оно было вызвано приходом заместителя председателя Губчека Вероникой Ароновной Брауде с двумя молодыми чекистами в коже.
— Революционный привет начальнику судебно-уголовной милиции, — бодро поздоровалась с Николаем Ивановичем Вероника Ароновна.
— Здравствуйте, Вероника Ароновна.
— А мы пришли вот за этим жандармским субчиком, — поведала она, недобро глядя на Прогнаевского.
— Простите, товарищ Брауде, но я с ним еще не закончил, — сказал Савинский.
— Ничего страшного, мызакончим, — весело произнесла Вероника Ароновна и кивнула чекистам: — Забирайте его.
Молодые люди в коже взяли Прогнаевского под руки и повели из дознавательской.
— Прощайте, Николай Иванович, — успел произнести бывший подполковник, перед тем как его вывели за дверь.
— Прощайте, — машинально ответил Савинский и посмотрел на Брауде. — Вероника Ароновна, ему же, кроме проживания по чужому паспорту, нечего предъявить?
— А вы уверены?…
— Но…
— Он жандармский офицер, — жестко ответила Брауде. — Разве этого недостаточно? И разве мало наших братьев и сестер было замучено в жандармских застенках?
— Не буду с вами спорить, но ведь он…
— К тому же подполковник Прогнаевский подозревается в контрреволюционной деятельности, — сдвинула Брауде к переносице брови. — Мы располагаем сведениями, что он агент полковника Каппеля и один из руководителей по подготовке контр-революционного мятежа в Поволжье в поддержку выступления белочехов и белословаков.
— Да чушь это! — не удержался от резкого восклицания Савинский.
— Вот вы как заговорили, — задумчиво протянула Брауде. — Я бы вам советовала, Николай Иванович, быть более прозорливым, к чему обязывает ваша высокая должность. Будьте здоровы!
— До свидания, — глухо ответил Савинский.
Когда чекисты с арестованным удалились, он поднялся и закрыл дверь на ключ.
Лицо его было задумчивым.
* * *
Вот так оно всегда и бывает. Как только перестаешь настойчиво что-либо вспоминать, так память сама выдает нужную информацию без всяких на то усилий с твоей стороны.
Николай Иванович вспомнил, где мог видеть лицо этой женщины, едва не попавшей вчера под колеса их автомобиля.
Он видел ее здесь, в Казани!
Его осенило в тот момент, когда он принялся рассказывать Прогнаевскому про Родионова и приезд вора-медвежатника в город в девятьсот девятом году, упомянув про их свадебное путешествие.
Ну конечно! Вчера в погоне за Жохом он видел именно Елизавету Петровну — супругу знаменитого медвежатника Савелия Николаевича Родионова. Вот только что же она делает в Казани? Когда приехала, зачем? И одна ли?
Следовало предположить, что в губернский город Казань прибыл и сам вор-рецидивист Родионов. Правда, если верить агентурным сообщениям, то Савелий Родионов завязал со своим прошлым ремеслом, однако эти данные нуждались в скорейшей проверке. А вдруг медвежатник замыслил в Казани новое дело?
Николай Иванович выехал в управление и тотчас по прибытии вызвал к себе Лузгина.
— Вот что, Степан Филиппович, — сказал он помощнику, — заприметил я вчера в городе одну симпатичную барышню, приезжую. Зовут ее Елизавета Петровна Родионова, урожденная Волкова. Сия фигурантка весьма опасная особа, но главное то, что она законная жена одной фигуры, крупнее которой в уголовном мире, пожалуй, что и нет.
— Это кто ж таков?
— Слышал о таком медвежатнике Родионове?
— Кто ж о нем не слышал? Конечно.
— Так вот, это она и есть… Его супруга. Настоящая. Венчанная.
— Вот оно как, — невольно подивился Лузгин. — Но ходили слухи, что Родионов завязал.
— Не факт, — откинулся на спинку стула Савинский. — Он и сам мог пустить такой слух. С него станется. Хитрющий, шельма. Но разговор покуда не о нем, а о ней.
— Слушаю вас, — подался вперед Лузгин.
— Необходимо выяснить, когда она приехала, одна ли, с мужем ли и где остановилась.
— Сложненько это будет сделать при нынешних-то порядках, — не сразу ответил Лузгин, служака старый, из становых приставов. — Ведь никакого учету нету: кто приехал, кто уехал… Одно слово: кавардак!
— А ты все же попробуй. Эх, жаль, сгорел архив Сыскного отделения, — посетовал на обстоятельства Савинский. — Там были фотографические карточки обоих Родионовых. Ну да ладно. Значит, задача такова: надо осмотреть гостиницы, нумера и меблирашки на предмет проживающих, скажем, месяц и менее. Авось клюнет. Ежели нет, прошерстить всех, кто сдает квартиры и комнаты. Ну, и расставь своих людей на вокзале и пристанях. И чтобы глядели в оба. Все понял?
— Понял, Николай Иванович.
— Запиши ее приметы: рост два аршина и пять с половиной вершков. Глаза большие, изумрудного цвета.
Савинский ненадолго замолчал, прикидывая, верно, что-то в уме. Затем продолжил:
— Ей за тридцать, но выглядит моложе. Дворянка. Одета… во что же она была одета?… — спросил сам себя Савинский, пытаясь вспомнить. И профессиональная память скоренько подкинула ответ. — Одета в летний дипломат. И шляпка, знаешь, такая, — показал Николай Иванович себе на макушку головы.
— Понял, — буркнул Лузгин, записывая приметы Лизы в памятную книжку.
— Собери немедленно инспекторов, постовых, агентов и сообщи им эти приметы. И искать. Искать! О результатах или их отсутствии докладывать мне ежедневно. По утрам. На оперативных совещаниях.
— Разрешите выполнять?
— Да, ступай.
Когда Лузгин вышел, Николай Иванович посмотрел в окно. Вроде бы прогремел гром, но за окном светило солнце, и не было даже малейшего намека на дождь.
Вот громыхнуло снова. Далеко, за Волгой. Потом еще и еще.
Скоро Савинский понял, что это не гром. Это была артиллерийская канонада.
Глава 8. ЧТО ТАМ ЗА ОХРАНА?
Всю дорогу, пока Мамай со своими людьми ехал в Казань, его не покидала какая-то необъяснимая тревога. Знающий Мамая ни за что бы не поверил, что у этого толстокожего татарина, казалось, не ведающего сомнений, могут быть какие-то нехорошие предчувствия.
Сколько Мамай себя помнил, он всегда состоял при ком-то.
Поначалу сирота Бадретдин Шакиров состоял при приюте для бездомных инородцев и прислуживал повару Хуснутдину: носил для него воду и выносил мусор и объедки, получая за это лишь тычки да подзатыльники.
Потом его взял к себе в прислужники имам Зинатулла. Жил он при нем до пятнадцати годов и ходил в настоящих лакеях: одевал и раздевал имама, носил ему в опочивальню сладкий щербет, медовый напиток айран и сладкие орешки, мыл ноги и щекотал пятки гусиным перышком. Когда имам однажды попросил Бадретдина сделать ему кое-что более приятное, что, дескать, разрешил ему в вечернем с ним общении Всевышний, возмущенный мальчишка послал имама по-русски весьма далеко и ушел от него в никуда, что значило — на улицу.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
